Женщины-паразиты в моей жизни     

Паразитический тип А.  Нищая Духом

 Самым ярким представителем этого типа является Т, персона известная, так что без имен. Я познакомилась с ней по электронной почте. Она писала яркие, большие, подробные и крайне приятные моему самолюбию письма о ролевых играх, которые я делаю, и на которых она как игрок получает катарсис. Попутно она приписывала мне качества некого светоча и носителя истинной веры христовой, могущего чудодейственным образом распространить сей свет на сотни голодающих по-волчьи. Далее она упоминала о своих потугах делать то же самое и спрашивала, отчего получается не так хорошо. Покупка состоялась.

 Игнорируя ее лесть из соображений общей культуры, я стала давать ей советы касаемо ее журнала «Крылатый вестник», который по ее замыслам и словам призван нести духовный заряд (вернее, может нести, если кое-кто об этом позаботится), потому что мир гниет, и кто впряжется в паству? Впрягаться в паству мне не хотелось, но сама Т была так глупа, что ситуация просто вопила о вмешательстве, дабы чужие добрые намерения и благие начинания не накрылись в зародыше медным тазом. Всем мероприятиям Т не хватало вкуса, объективности и профессионализма. На самом деле, конечно, эта история иллюстрирует список паразитизма из вышеприведенного абзаца. Целью Т был не журнал – ее целью была проповедь с последующим восшествием на эпический трон. В силу мутности ее целей я до сих пор могу ошибаться.  Средством к повышению авторитета и общей крышей для экспериментов над людьми должна была являться я. 

 Потом Т приехала ко мне домой «пообщаться за наше духовное, общее дело». Я все еще полагала, что помогаю ей, в то время как губила себя. Я дала ей интервью на диктофон, о котором она меня просила (во имя общего Дела), и, доверяя ей как другу, не стала просить в будущем дать его мне на вычитку, я не следила за своей речью, поскольку общение шло в свободном режиме. Т все намотала на ус. Параллельно с этим она продолжала меня хвалить и постоянно говорила о Христе и небесной любви, которую она прекрасно понимает, и понимание которой находит во мне, чем усыпила мою бдительность (паразиты всегда используют ваш словарь, а не свой собственный, потому что хотят создать иллюзию общности духовного поля – вне его они останутся голодными). Я попалась как младенец. Т вошла в мой следующий проект как ярый его сторонник и пламенный его проповедник, рубящий фишку. Мы вместе разрабатывали игротехнику. В обмен она желала, чтобы я приняла такое же участие в ее проекте, где сама Т должна была быть супругой короля Артура, а прочие игроки – быдлом (хорошо, что я отвергла предложение, причем игра ее была сделана на моей технологии).  Мы долго спорили об этой самой фишке, поскольку было подозрение, что она ее не рубит, а только говорит определенные слова. Ее цели меня настораживали, но я решила не преувеличивать, а положиться на свой опыт или на судьбу. Фишку в результате Т не срубила, и в свидетелях тому оказалось 500 человек игроков «Сильмариллиона-экстрим». Опыт мой тоже мне не помог. Полномочия, которые выклянчила Т у меня для своей команды, были очень большими. Я ей выдала их, все еще надеясь, что она мне сестра по музе, по судьбам. Кроме того, никто не хотел с ней играть, и вопрос стоял просто – либо я даю ей эти полномочия, либо они все едут домой (бой на жалость). В результате, она гоняла выданные полномочия не во имя игры, а во имя свое, чем напрягла кучу народа (по моей вине). Когда паразитическое поведение Т вышло наружу, она начала торг, в результате которого стало ясно, что я увязла по самую макушку. Она все валила на меня и при народе, и в лицо, перекладывая ответственность за свои действия на мои плечи «потому что мы же с тобой на кухне зимой об этом договаривались, разве нет?» Она предъявляла мне мои слова, сказанные по иному поводу и в иных обстоятельствах, не чувствовала за собой ни ответственности, ни вины, ни дури, плакала, поминала христову любовь и францисканскую нищету (на этом поле спорить не о чем и вообще невозможно, оттого что паралич), свое искреннее служение моим идеалам, а также общему спасению человечества, и выставила себе невинной жертвой, последним верным учеником предавшего ее учителя. Короче, она завалила и дело и все надежды, связанные со своей персоной – и когда я отключила ее от питания, сильно возмутилась. Вот после этого полилось говно. Оно лилось в интернете, на мою электронную почту, на конах, где она присутствовала, и где я чувствовала себя обязанной позолотить ей пилюлю. Последним актом была публикация моего невычищенного интервью со специально оставленными ляпами, с изобилием слов «духовность», «мистерия» и прочим набором кухонной игротехники, рядом с которым красовалась статья самой Т в качестве опровержения неработающих технологий и новыми методами воздействия на людей. Контекст, контекст! Черт бы побрал мою беспечность. В следующем номере клятого журнала везде красовались предложенные мной при прежнем царствовании рубрики (хорошо были переварены журналистские советы), и мои же воспоминания с «Имени Розы» (разумеется, там кругом духовность монастырская и ангельские лестницы). Короче говоря, Т кормилась с меня еще долго, и я не удивлюсь, если по серии вышеназванных причин ее журнал стал получше продаваться, а остатками трапезы Т кормится до сих пор.  

Для того, чтобы расстаться с паразитом, мне пришлось вынести еще один его визит на дом, потому что слов паразиты не понимают, а понимают только отсутствие пищи на выбранном участке кормления. Никаких духовных бесед я с ней больше не вела, ссылаясь на мигрень и то, что все уже было сказано. Ее телеги были мне скучны, и я перевела общение с Т на сугубо физический пласт. Я сводила ее на занятия шейпингом, постригла ей волосы и проводила в Харьков присасываться к Алине Немировой. Думаю, что у Алины – жены, матери и бабушки – хватит ума послать Т подальше.  

Тип Нищей Духом встречается в моей жизни довольно часто, однако, полагаю, что в привычных формах он себя изжил, потому что после Т я дую на воду. Последний жалкий всплеск наблюдался месяц назад, когда некая женщина по сети навязывала мне диспут на тему: «Вот ты такая христианка, а я сатанистка, попробуй меня разубеди». Года два назад я сочла бы это вызовом не моей гордыне, а всей вере православной, и вступила бы в прения. Сейчас я с легким сердцем послала ее на хуй.  

Тип Нищей Духом пасется на общехристианской внеконфессиональной ниве. С ним приятно ровно одну первую минуту, после чего наступает оправданное беспокойство, а с пятой минуты ты пашешь, как шахтер в забое, защищая то, что не собирался.

Паразитический тип В. Любовница Дракулы 

Здесь располагается суккуб с большей или меньшей степенью банальности. Если проанализировать написанную мной прозу, то об этом типе можно узнать почти все. Мои герои-мужчины занимают в текстовых обстоятельствах пассивно-женскую позицию соблазнителя-паразита, вступая с остальными мужчинами текста в крайне двусмысленные и тягостные отношения. Цепляясь за некий интеллектуальный или духовный крючок, они стремятся подчинить себе намеченную жертву (более зрелую и сильную) с помощью сексуального обаяния, лести, преданного служения, ненадежности, амбивалентности и тайного предательства.

В отношениях с любовницей Дракулы источником порочной притягательности выступаю я сама (Дракула), а паразит жаждет, чтобы его смертельно укусили, и навсегда оставили при себе в качестве придатка.

Самым ярким представителем этого типа в моей жизни является L.   

Но сначала о ее предшественницах.

В девятом классе на УПК, отделение машинописи и делопроизводства, я познакомилась с Инной Кубаткиной (которая имела привычку подписываться двумя первыми буквами имени и тремя первыми буквами фамилии, что характеризует пространство полной ясности, в котором она сама находилась). Она училась в параллельном классе, имела невзрачную внешность, и никогда прежде со мной не разговаривала, так что я и не догадывалась о ее существовании. И вот классная дама послала меня за канцелярскими скрепками в магазин, а Инна вызвалась добровольцем в сопровождение «чтобы помочь». По дороге она сказала, что давно выделила меня из общей серой массы обывателей, в которой сама она задыхается от непонимания, и нам надо пообщаться. Беседу она построила весьма привлекательно. С этого момента мы стали крайне быстро сближаться, потому что эту же ночь я провела у нее.

Итак, Паразитка-суккуб всегда начинает словами «Давай я тебе помогу!», после чего, если помощь будет принята, начинается соблазнение.

Паразитка-суккуб обращается не к тебе-как-к-женщине, а к твоему внутреннему самцу, его она стимулирует и кадрит, и его желает заставить работать на себя. Подчас она его демонизирует, приписывая ему романтические и опасные черты – немерянную крутость и силу личности, жестокость или холодность, духовную мощь, право на насилие, несгибаемую волю, талант, извращенность, обаяние, эстетичность, аристократизм. Все это повторяется в поведении L. и ее менее ярких предшественниц.   

Инна была интеллектуальна, драматична, больна, несчастна и очень горда. Она пила какие-то капли от сердца (больное сердце – гораздо благороднее больных кишок или гениталий), порой падала в обморок, принимала изломанные страдальческие позы, которым очень способствовала ее худоба и общий вид заморыша. При этом она постоянно говорила о декабристах, муках Михаила Лунина в Алексеевском равелине, русских католиках, католических мучениках и святых (вся ее спальня была в бумажных плакатах мадонн и рафаэлевых мальчиков), она слушала только классику, почти не выключая – Баха, Вивальди, Паганини, Шопена (включая похоронный марш), Реквием и прочее в этом роде. Она была очень ритуальна, и эти ритуалы жрали мое время и мою энергию. Но надо отдать ей должное, она примирила меня с классикой и русской историей 19 века, которую я ненавидела за долбоебство и обязательное изучение в школе. 

Себя Инна позиционировала как существо утонченное и одухотворенное на фоне быдла (L. делает то же самое, но менее откровенно), религиозно-направленное, не интересующееся мужчинами и никогда не смогущей ими интересоваться. Бабья доле не для таких. Быть любовницей – позорно и банально. Это как бы переводит вашу женскую дружбу с рельс «союза охотниц за мужчинами», потенциальных соперниц, на рельсы безоблачного и безопасного душевного общения. Собственное тело суккуба подается им как источник духовных мук и запретных наслаждений (например, истощить его голодом, бессонницей или нейролептиками, или смесью алкоголя с димедролом – и размазаться по пространству в ощущении собственной слабости. Если ты слаб – то имеешь право на бесплатную чувственную плюшку. Сильный и здоровый этого права как бы не имеет.) Суккуб прикидывается слабым, чтобы развязать тебе руки – кажется, что с ним можно сделать все, что заблагорассудится, и он еще будет тебе благодарен (ничто не предупреждает тебя, кроме ангела-хранителя, что, клюнув на эту удочку, ты вываляешься в грязи).

Все разговоры, заводимые и поддерживаемые Инной, в конечном счете упирались в хрупкое человеческое тело – стойко страдающее, красивое,  непременно в минуту испытаний. Испытания были физические, стойкость – психическая. Процесс Джордано Бруно и застенки инквизиции не обошли нас стороной. Все это более подробно описано в другом месте

Она постоянно просила (кокетливо ловя меня на обещаниях), чтобы я ночевала у нее, в конуре, совмещающей будуар и часовню. Разумеется, все ночи там мы не спали, а предавались разврату ума. Кровать у Инны была одна, в ней мы встречали хмурые утра. Инна плохо училась, а как я получила свою медаль – сама не знаю.

Инна льстила моему интеллекту, воле и общему развитию, говорила комплименты о моей внешности (любопытно, что сейчас я бы их приняла, а тогда мне казалось, что меня ударили пыльным мешком), давала книги и диски – которые я словно бы обязывалась прочитать и послушать самим фактом их передачи в мои руки. Она легко дарила мне вещи, на мой взгляд ценные, и постепенно меня это стало тяготить, так как обязывало к ответному дару, а платить было нечем (по моим тогдашним представлениям). В какой-то момент я поняла, что окружена ее вещами, подаренными, данными на время, одолженными и оставленными по рассеянности  –  это  были книги, пластинки, конспекты с цитатами, личные записки, переписанные от руки стихи, открытки с видами соборов и картин, карандаши и ластики, ноты, какие-то бесконечные фитюльки, памятные девичьему сердцу. Все это в перспективе следовало вернуть или скомпенсировать – но все это было везде и в хаосе, и частично в пользовании, и не позволяло даже думать о разрыве отношений (имущественный крюк).

В качестве оплаты своих трудов она провоцировала меня на словесные излияния о воображаемых страданиях исторических или литературных персон, после чего копировала и иллюстрировала собой мои телеги.  Я должна была принять ее в центр своего эстетического пространства как главную трагическую героиню (или героя). Она пыталась воплотить мои представления об эстетике насилия, не всегда талантливо, оттого во всем этом было нечто неприличное. Но это ладно, Инна была типа больна и слаба здоровьем, с таких спрос не велик, они экзальтированные натуры, и я постоянно находилась в преддверии ее обморока или сердечного приступа, с которым не знала, что делать.  Она заявляла, что долго не проживет, и покончила бы с собой, если б не родители. Мне приходилось ее переубеждать.  Она вынуждала меня совершать бесконечные ритуалы по ее откачке.

Лесть, копирование, и последующая навязчивость сопровождали развитие наших отношений, час прозрения пробил, когда Инна уже в конце 10 класса стала рассказывать о своем трагическом романе с врачом-наркоманом, который умер от передозировки и сердечного приступа, и Инна теперь ищет его могилу на кладбище, но не находит – рассказ сопровождался обмороком. Мне стало скучно.  К тому же на лицо была ложь – ее же не интересовали мужчины. Где-то вкралась лажа.  Я уехала в колхоз – Инна никуда не поступила и стала ходить к моим родителям с коробками шоколадных конфет. Можно сказать, что она форменно ухаживала за мной и даже пошла на личное знакомство с родителями невесты. Уже в конце школы мне было с ней весьма и весьма скучно, потому что за маской богемы маячило лицо мещанина с тортиками на обед и слониками на столе. Но былая дружба прежних лет не позволяла закрывать дверь перед страдающей подружкой с ее душевной раной и позаброшенной могилой. Потом она ездила ко мне в университет и зависала на ночь в общежитии – там снова не хватало кроватей, и все повторялось, разве только никто уже ничего не рассказывал, так как дети выросли и стали читать Камю. Мне было совершенно не ясно, что ей надо – общие темы у нас кончились, она работала секретаршей на заводе, и сердечные истории ее сотрудниц меня не трогали. Наши интересы разошлись. Но Инна отвязалась лишь на втором курсе, когда на академических каникулах избранный ею парень переключился на меня. Изредка мужчины полезны.

Тактика Инны всегда была основана на предложении: «Тебе нужно то и то? Возьми у меня!!» или «Тебе надо пойти туда и сделать это? Давай это сделаю я!!» Одним словом, это был данаец, приносящий дары.

Раньше я никогда не назвала бы Инну паразитом, хотя она и заставляла себя стыдиться. Мне было неудобно за такую странную подругу с преданным взором и липкими манерами, когда она приезжала в Ебург из нашего Мухасранска. Впоследствии я видела ее в качестве любовницы главы заводского отдела, которого она тайно пользовала от его жены, а мужик разрывался, поскольку жена догадалась. Потом, когда я вышла замуж, она последний раз приезжала ко мне и клеила моего мужа. Но это было так бездарно, но ни один из нас не повелся. Суккубья доля успешна не всегда.

Столь многословное описание этого знакомства сделает кратким и понятным последующие. После череды маловыразительных женщин этого типа меня нашла L.

Суккуб всегда находит вас сам. Любой паразит никогда не бывает избираем по вашему собственному желанию из общей массы людей.  

 L. нашла меня по телефону и сказала, что занимается моим творчеством, архивирует его и наводит порядок в сетевых ресурсах, у нее есть ко мне несколько интересных предложений, и нам надо встретиться.

Она приехала на квартиру в Москве, где я жила, и повторилась история с Инной. L. льстила мне и моему творчеству, говорила, что давно выделила меня из общей серой массы обывателей  и разного рода динамщиков, что я личность и т.д. Она предлагала мне помощь с музыкальными файлами и продажей моих дисков, меня позиционировала как некого ангела, а себя как католичку, не интересующуюся мужчинами, а заинтересованную сугубо в господе Христе, почти монашку (обе они с Инной носили черное). L. была интеллектуальна, драматична, иронична, набита цитатами, она так же обвивалась вокруг стула, на котором сидела, но все это она делала куда профессиональней, чем Инна.

 Эту же ночь мы провели вместе: L осталась ночевать на другой квартире, куда я должна была приехать на ночь. Не помню, осталась я там таки или нет, хотя точно помню, что уже ночью мы разговаривали на лестничной клетке, и я дивилась, с чего бы мы так коротко сошлись.

Она показалась мне крайне приятной женщиной, из которой так и лезут творческие идеи (разумеется, она подавала себя как единицу энергии в мире полных нулей, опускаемых ею во время беседы). Мы общались в Москве, ходили по мессам, говорили об играх будущего сезона, потом я вернулась в Ебург. Можно сказать, что соблазнение состоялось.

В течение последующего полугодия L продавала мои диски и пересылала мне деньги, звонила, сотрудничала, и только одного я не понимала – во имя чего она так старается. Я вовсе не хочу сказать, что любовь корыстна, однако у меня мелькала мысль об оплате. Ответ был на поверхности «платой за помощь будет наше общение».

 Потом L приехала ко мне в гости в Ебург, так как соскучилась или еще зачем-то, понять невозможно. Приехала общаться.

Общаться нам на второй день стало не о чем. Ее подарки – кассеты, дорогое курево и импортный шартрез мы оприходовали (это было темой общения в процессе потребления).  Ее присутствие стало меня истощать – я ничем не могла заниматься, поскольку она все время сидела перед моей кроватью с преданностью во взгляде.  Духовная материя оказалась не только тонкой, но и дырявой, и изошла. Для продолжения общения мы переключились на личную жизнь москвичей, потому что больше общих тем не сыскалось. L. галантно и культурно выложила чужое грязное белье (при моем поощрении, поскольку пока она говорила, она не так сосала меня). При этом она сидела на полу с видом бедной родственницы, приговаривая «Мне ничего не надо, это францисканская нищета!», была простужена, и понуждала либо бросить ее (чтобы она наслаждалась своей позой), либо взять в свою кровать. Я выбрала последнее, потому что все еще не поняла, кто передо мной. Дальше меня выпили как кувшин с помощью невнятных объятий и полной моей дезориентации, потому что было скучно, а смотреть в потолок и вздыхать еще скучней. Все это время L. рассуждала то о боге, то о сексе, и найти переход между ними было нелегко.

Она крайне утомила меня, но я готова была ей все простить за общую преданность себе любимой. Она пользовалась моими знаками в интернете, вспоследствии она носила мои вещи и окружала меня своими, стремясь сделать общим гардероб, словарь, веб-пространство, привычки (ликер она привезла, прочитав о нем в моем эссе, она постоянно меня цитировала и тем окончательно замуровала мой склеп. Куда бы я не смотрела – везде я видела либо L., либо себя. Отвратительное ощущение!) Она подавала себя как бескорыстного герольда-распространителя, которому идет помощь свыше за его герольдово бескорыстие. На деле она меня домогалась, но я, как человек культурный, не могла это признать.

 L. купила меня с помощью материальных подачек, тонкой лести и двусмысленных сексуальных намеков, направленных на моего внутреннего самца. Я полагала, что мы с ней интеллектуально похожи, но правда в том, что она просто все время находилась в пространстве моих текстов, что создало иллюзию общего поля. Она копировала меня искусно и тотально. И в результате сошла за «свою». Она, как и Инна, желала войти в мое эстетическое и мифологическое поле в качестве главного героя. Делала она это не в пример лучше, и материала для иллюстраций у нее было не в пример больше, потому что она хорошо изучила мое «литературное наследие». Инна желала быть главным страдальцем. L. желала быть моим альтер-эго (соблазненным и преданным монахом, очевидно).

На мою игру она поехала монахом и разыграла как по нотам сцены из моего романа. Все катилось как рельсам, поскольку пространство было знакомым нам обеим, фабула давно написана и однозначна, финал предрешен. Она подставилась под соблазнение и укус в центр своего самолюбия,  демонизировав  играемого мною героя, получила свое и еще в игре прилипла ко мне как третий в любом моем парном контакте. Она всегда находилась между мной и моим игровым партнером, как и положено суккубу, и крепко держала меня за яйца. Разумеется, мне пришлось проявить в ее адрес моральное и физическое насилие, чтобы насытить паразита. Результат весьма прозрачен. Паразит подставляется под еблю, развязывая тебе руки, и ты ебешь его, полагая, что совершаешь благое дело. Тут есть тонкость – результат тебя опустошает, хотя ни моральных мук, ни общегуманных метаний ты не испытываешь. Ты знаешь, что делаешь правильно, ебя паразита, но в итоге сытым оказывается он, а не ты.

Это было вторым актом покупки, потому что теперь бросить выебанную L. было не совсем хорошо, а ехать домой и жить там сама по себе она не хотела. Она приехала в Ебург для продолжения банкета, потому теперь мы с ней состояли в симбиозе, и я должна была все время ее ебать, кусать и унижать. Намерений своих она не выражала прямо, маскируя их поисками новой работы и развитием своей самости на новом месте жизни, францисканской нищетой и господними промыслом, при этом она ночевала у меня, оставляла мне свои вещи и пользовалась моими, постоянно многословно извинялась, преданно смотрела в глаза, и своей мутностью довела меня до белого каления. Каление она потребила.

Она довела до такого же каления моих знакомых мужчин, включая моего супруга, которых клеила в жанре ночевок на полу перед мужской кроватью в чем мать родила (а в кровать ни-ни, потому что место смиренника у параши), и стало ясно, что где-то закралась лажа. Потому что по ее словам мужчины же ее не интересовали! Но факты вещь более чем упрямая. Она сосала нас всем скопом методом разницы между позиционированием себя и настоящими целями. Динамо как оно есть.

L. искусно создает информационные помехи, в результате которых все, замешанные в некой общей ситуации, начинают спешно и тщательно выяснять, что именно и когда они говорили, и что конкретно они имели в виду три дня назад, потому что в передаче L. все выглядят говнюками, а она невинна и чиста. Она позиционирует себя как искренний искатель истины, самоопределения и бога, но отчего-то кончается сплетнями.

В заключение истории о суккубе L.   хочу сказать, что если бы она ясно и четко, как полагается друзьям, без разницы между намерением и заявленной вслух целью, сообщила, какая ей во мне нужда – я не имела бы ничего против нее и ее странностей. Неоправданно трудоемким является процесс понимания намерений L. (что должна делать она сама) и последующее их при ней оглашение, потому что иначе все накрывается мутной ложью, где страстное стремление выглядеть получше не является даже фиговым листом.  

К типу Любовницы Дракулы склоняется Dj, которой я помогала резать вены на своей кухне, потому что сама она делала это из рук вон плохо и театрально.   После этого она два года писала мне ужасные письма, на которые надо было отвечать, но ответить было нечего (нет информационного повода). 

Тип Любовницы Дракулы пасется на католической ниве и пользуется западной религиозной атрибутикой в качестве сексуального стимулятора. С ним тревожно в первую минуту, после чего все остальное время довольно приятно, потому что он разрешает себя ебать, но силы при этом теряешь ты, а не он. Расстаться с ним довольно тяжело, так как остается иллюзия, что в следующий раз ты выебешь его к собственному, а не к его удовольствию.  

Пазазитический тип С. Покемон  

Этот тип наиболее прост и примитивен – к вам цепляется женщина, которая хочет быть похожа на вас, и желает жить вашей жизнью, которая кажется ей гораздо интересней собственной. В результате она копирует ваш стиль одеваться, вашу прическу, ваши привычки, записывается во все ваши кружки и тайные общества, исполняет при вас функцию добровольного секретаря и везде вас сопровождает. Ужас в том, что в силу естественной брезгливости к увеличению дублей и клонированию, вы не можете сохранить при покемоне свободы на самобытность, свободы передвижений и свободы оставаться в одиночестве. Одним словом, ваша жизнь превращается в тренажер по выживанию, потому что там, где пройдет один, двое не протиснутся. Стряхнуть покемона крайне тяжело, потому что он ревниво следит за каждым вашим жестом, изменением дневного расписания или намерением от него избавиться  - и предупреждает эти попытки либо обильными слезами, либо ядом, льющемся за вашей спиной. Паразитизм его откровенен, потому что сам он ничего вам не дает, ничем вас не заинтересовывает и просто заставляет половину вашей жизненной энергии  тратить на него. При этом покемон добр, трудоспособен и готов оказывать вам мелкие услуги, о которых вы его не просили.

Первый Покемон появился у меня в школе. Сначала это была девочка Оля, которая училась хуже и списывала у меня, в старших классах я делала за нее сольфеджио, уже расплевавшись с музыкальной школой. В качестве расплаты и удержания меня рядом она мыла за меня полы во время дежурства. Оля была первой ласточкой, еще довольно безобидной. Потом, параллельно, появилась девочка ТN, которая жила со мной в одном подъезде. Она действительно таскалась со мной везде – от катка до кинотеатра, она читала те же книжки, постоянно ходила ко мне домой и сидела там, она купила себе такие же фигурные коньки, и я никак не могла жить своей жизнью, не натыкаясь на уленшпигеля. ТN тоже была довольно безобидна, к тому же в учебное время мы  не пересекались.

В университете все стало жестче. Соседкой по моей комнате оказалась Маша. Маша была крайне самолюбива, напыщенна, эрудирована и одержима комплексом неполноценности. За четыре года жизни в общежитии на соседних койках она достала меня так, что я готова была ночевать на улице или у малознакомых людей, и в результате вышла замуж (не в последнюю очередь чтобы избавиться от Маши).  Маша на втором курсе сделала химию, как и я, на третьем высветлила волосы, как и я, она стремилась заниматься всеми моими увлечениями – рисовать маслом, играть на сцене, она вырывала из моих рук темы курсовых, в результате я была вынуждена уступать ей право первой ночи во всем, иначе она исходила ядом и слезами, что было хуже, чем отказаться от театра или от вкусной темы курсача. Она не давала мне работать. Она попрекала меня тем, что я талантливее ее, и, например, пою, а у нее нет слуха, и оттого она второсортная. Она обвиняла меня в том, что я хочу общаться с первосортными. Все мои сильные стороны превращались у Маши в орудия ее, машиных, мук – и оттого, очевидно, я должна была их или скрывать или тактично врать. При этом, в отличие от типового покемона, она действовала на творческой ниве, у нее была светлая голова, но вместо нормального общения умов она навязывала мне соперничество, и в результате заваливалось все (ничего не писалось, ничего не делалось, ничто не сдавалось).  Как всякий паразит, Маша позиционировала себя как крайне талантливого и даже гениального человека на фоне глупцов и тупых обывателей, которые не читали Хайдеггера. Ее очернительство всех и вся вокруг нас было порой комедийно, порой мерзко. Ее намерения были весьма откровенны – дружи со мной, а не с быдлом. Она вела себя так, словно я ее вещь, расстаться с которой она не в состоянии. Мы читали Толкиена, и параллели были очевидны.

Маша напрягала меня не только тем, что она ревниво следила за каждым моим шагом и ни на минуту не могла оставить меня одну. Когда мы находились вдвоем, Маша говорила только о себе – о своих достоинствах, великих планах, творческих замыслах (ни один толком не был реализован) – и прервать этот поток было трудно, потому что Маша тут же надувалась и начинала страдать. Она отравляла мне жизнь. Я не могла съехать в другую общежитскую комнату, потому что Маша обвиняла меня еще загодя – уловив намерение стряхнуть ее – что я собираюсь ее предать, кинуть, и, конечно, она это понимает, потому что она не достойна и т.д. Когда я признавалась, что это и вправду так – Маша задыхалась, дергала лицом, плакала и бралась за сердце. Она ненавидела себя, поэтому вся наша так называемая дружба подчинялась ее хорошему расположению духа, а не реальности.

Принцип покемона: «А как же Я??!» Проблема общения с покемоном – его изнуряющая глупость и шумовой фон.

После Маши долгое время покемонов не было. Потом появились какие-то юные девочки, которые брали количеством, а не качеством. Потом появилась G.

Про G. я писать не буду, потому что понятно и так. Сейчас она вполне удовлетворят меня, потому что идет своей дорогой (или пытается честно понять, что ей надо от жизни).   

Разновидностью покемонов являются группиз, скучковавшиеся возле «Тампля» и его отдельных солистов-вокалистов, и своим шумовым фоном стремящиеся спрофанировать все, что «Тампль» уже сделал или только собирается.  В результате с «Тамплем» имеется слон, насмерть закусанный комарами.

Покемоны бьют на жалость и материнский инстинкт. Если посылать их сразу и однозначно – не будешь иметь паразитов, но приобретешь репутацию зазнайки (жлоба). С развитием интернета ситуация усугубилась – твои покемоны будут резвиться в сети, паразитируя на твоих текстах или идеях, или на твоем имени – и ты даже не будешь знать их в лицо. Сетевые покемоны переделывают твои тексты в постебушки -  и кормятся энергией их разложения.  

На сей моралистической ноте завершаю свое исследование женщин-паразитов, и если вспомню что-нибудь еще, непременно добавлю.