К Дейдаре
Шаг скорпиона - сомкнулись пластины хвоста.
В куклы играть не с руки, но не так уж и странно:
Сто ядовитых кунаев из полого рта?..
Чем еще радует твой гуттаперчивый Данна?..
Лунная зелень на крышах, как старая медь,
Бросивший дом - возвращается тайной тропою.
Как ни была ненавистна публичная смерть -
Кукла взрывная - ты можешь пытаться посметь
Выжечь немного огня между мной и тобою.
В небо распахнуты темные омуты глаз:
Жители Суны следят за твоим бенефисом,
Жители Суны не очень-то рады за нас,
Впрочем, и Лист не ликует при выходе Лиса.
Ветер, смети мою скорбь перед этим глупцом,
Скрой от тщеславья чужого потоками жара.
Встретив небесный огонь с безразличным лицом,
Стану щитом, как предписано Тени.
Гаара.
* * *
Камень. Ножницы. Бумага
Темные тени над кровлей. Спрошу - куда мне?
Вижу, по крови песков волоча одежды,
Светлые воды волос на горячем камне.
Есть ли иная причина для этого шага?
Белая кожа и тайны ее алфавита.
Знаю по слухам, что не краснеет бумага.
Гладь покоренной стали. Кулак зажат.
Я бы на пальцах твоих этот перстень вырезал,
Вечное канзи под острием ножа.
* * *
Полет
Ты пел, - я слышал музыку волны
Внизу, где в море плещется свобода.
Ты прав: для нас мосты не лучше брода.
Не можем, не сумеем, не должны.
Ты знаешь: дружба нам запрещена,
Как и любые формулы сближенья,
Но пусть растет исходная цена.
Всегда готов играть на повышенье
И ставок, и своих температур!
...Еще чуть-чуть, и будет чересчур.
Так мне и надо.
В этом что-то есть.
Отравлен хлеб? Судьба сказала: съесть.
Я с детства плохо следовал приказам,
Сгорает то, что призвано сгорать!
Мне надо по два раза, по два раза -
Как принято придуркам - повторять.
Я не придурок, я... возможно глух.
Сознательно.
Мне... трудно мыслить вслух.
Забавно, как пустая голова
Звенит, как будто слов твоих не сносит.
Я часто слышу мысли и слова,
Которые никто не произносит:
Встревоженный и слишком чуткий слух
Воспитан ожиданием удара,
И трижды не споет в садах петух,
Лампада не успеет дать нагара,
Как обнаружишь за спиной врага.
Родные лица станут волчей мордой,
Споткнулся раз - и стал травлю сорной,
И что-то просвистело... и ага.
Я слышу таймер твой в прицеле взгляда.
А мой застыл: должно быть лег в засаду,
Но нет, я лгу: ни крикнуть, ни вздохнуть.
И потому из глаз струится ртуть.
Но этот орган, мышечный мешок,
Куда по слухам складывают чувства,
В известный час, когда наступит срок,
Конечно же, прогнется под «искусство».
Я буду знать, что был виновен сам,
Что допустил губительную вольность,
Что значит жизнь? Спасу хотя бы гордость.
Открылась течь. Но на замке Сезам.
Я говорю, не слушая тебя:
Есть древний страх: услышать то, что надо.
Упало слово громче камнепада.
Кричит душа, ликуя ли, скорбя -
Я не хочу, я не способен слышать,
И да, прошу, давай взлетим повыше.
...туда, где пар ломается в руках,
И рыжий свет лежит на облаках.
* * *
Ты знаешь, мне однажды снилось море,
В гекзаметрах и дальних островах,
В алмазной крошке, в пенистом уборе,
В следах от соли на чужих руках,
Песчаный мыс алел в лучах заката,
Вел к берегу едва заметный брод,
Горел костер, белели кости рядом
От рыбы или птицы. Дикий мед
Смешался с йодом водорослей черных,
Животный крик пронзал тугую высь,
И три слепых сестры, три старых норны
Над бесконечной пряжею сошлись.
Морская пена омывала стопы.
Следы вели по отмели морской
К пещере одноглазого циклопа.
Ты, кстати, одноглаз. И тот, второй,
Из Конохи - он тем же знаменит.
Дурная карма или знак опасный?
...Еще я видел брошенные снасти,
Копье в песке и золотистый щит.
Я помню все, хотя почти не сплю:
Во тьме остались гарпии и грифы,
И золотой туман потек на рифы,
И указал дорогу кораблю.
И раковин разбитых перламутр
Окрасил блеском лучшее из утр.
* * *
Не претендую ни на чью свободу.
Как вольный ветер не поработить -
Лишь парусом раскрытым уловить...
Не претендую ни на чью свободу.
Открыты воды и мостам, и бродам.
По ста путям любой способен плыть.
И вольный ветер не поработить:
Не претендую ни на чью свободу.
Ты видишь - мы сражаемся давно
В том самом миге, где часы застыли.
Сердечный грохот, свист далеких крылий -
Ты видишь, мы сражаемся давно,
Пока не превратилась кровь в вино,
И не запели струны сухожилий,
Не спрашивай меня. Часы застыли.
Ты видишь? Мы сражаемся давно.
Любовь, война и свет - одни едины
Для каждого, кто этого хотел.
Мое лицо сейчас белей, чем мел...
Любовь, война и свет - они едины,
И потому легко подставлю спину:
Не предавай себя, и станешь смел.
Для каждого, кто этого хотел,
Любовь, война и свет всегда едины.
Но я солгу, сказав, что не боюсь.
Уйти? Остаться? Что обрушит кару
На руки, преисполненные жара?
Но я солгу, сказав, что не боюсь.
И... я не в состояньи продолжать...
Внутри голодный хищник сделал стойку,
Останься рядом, оставаясь стойким!
....но я совсем не то хотел сказать,
...почти горю...глухой удар в виске...
Хотел сказать, что страхи и ошибки -
Не более чем беглая улыбка.
Не более чем танцы на песке.
* * *
Остановить тебя?! Какая глупость,
Сейчас могу продолжить жест любой,
Из тела поднимаясь над собой.
Остановить тебя - какая глупость!
Я презираю мелочную скупость,
Не слышу сердца гулкий перебой -
Сейчас могу продолжить жест любой.
Остановить тебя? Какая глупость.
Посмейся: я на миг закрыл глаза,
И мне явился сон, возможно вещий:
«Теперь тебя убить намного легче!»
Отчетливо твой голос мне сказал.
Все раздвоилось - словно вслух одно
Твои уста и тело говорили,
А в глубине отравленным вином
Текла одна-единственная жила,
Единственная мысль, как голос вещий:
«Теперь тебя убить намного легче!»
Ты знаешь, да?.. Я должен снять броню.
Одежды ткань, что закрывала плечи -
Приличий дань.
Мне без нее не легче,
И потому... я должен снять броню,
Открывши жару рук твоих, как дню,
Исходник.
...и песок, ссыпаясь, шепчет:
«теперь тебя убить намного легче!»
Плевать. Я должен снять свою броню.
Я шел к тебе так долго! И сейчас
Могу признаться в этом, не таясь:
В самый час, когда твоя рука
В моем песке кровавой стала пылью,
И голос твой смеялся над ковылью -
Я понял, что сойдутся берега,
Я каждый день и час желал тебя,
Как морфинист, отравы пригубя.
Жалею об одном: мне на даны
Две сотни рук, чтобы тебя ласкали!
Чтоб заключить тебя в своем фиале
Две сотни рук мне не были даны,
И крик ломает лоно тишины -
Ущербно тело, ярость точит жало:
Две сотни рук, чтобы тебя ласкали,
Природою мне не были даны!
Налито тело тягостным свинцом,
Мучительно, щемящее... непонятно!
Как боль избыть? Как повернуть обратно?
Налито тело тягостным свинцом,
Шов сердца твоего перед лицом:
В него вопьюсь губами многократно,
Останови меня! Пока зубами
Я нить не вырвал, и не рухнул в пламя!
Не знаю, что творится между нами:
Мучительно, щемящее, непонятно
Налито тело тягостным свинцом...
* * *
Не правда ли - ты этого хотел?
В свету, в войне, в волне внезапной страсти?
Пусть рухнут в бездну паруса и снасти:
Поверишь ли - я этого хотел,
Теперь пройди над пропастью опасной,
Душевной боли ведая предел:
Я знаю все о ней. Движенья тел -
Лишь иероглиф на бумаге красной.
В свету, в войне, в волне внезапной страсти,
Не правда - ты этого хотел?..
Не смей быть осторожным.
Это слабость,
Которую не может пропустить
Песчаный житель. Он хотел бы пить
И кровь твою и плоть. Неосторожно
Не вздумай эту жажду разбудить.
Не говори, что делаешь, отныне:
Металл куют, покуда не остынет,
Поверь: я так хотел бы просто БЫТЬ...
Я так измучен человечьей ложью,
Что глаз твоих не в силах отпустить:
Смотри в меня. Не смей быть осторожным.
* * *
Ты сам: преступник, кара, преступленье.
Ты - жесткость светового излученья.
Я - южный бриз,
Я шквальный ветер, и люблю преступность!
Была крапленой картой недоступность,
Ты - мой каприз,
Моя награда, медный дух огня.
Огонь и ветер - это не война,
Мужских стихий безжалостное братство.
Твой приз хранит жестокое богатство,
И из глубин расширенных зрачков
Оно глядит, смеясь... не зная слов...
* * *
Ты знаешь, мне однажды снилось море
В следах чудовищ на сыром песке,
Там крик тревожил скалы вдалеке...
Я в этом сне не знал ни зла, ни горя,
И, в скальном лабиринте заключен,
Был сам себе владыка и закон.
Я видел тень случайного героя,
И кости тех, кто, прячась между плит,
Перед лицом держал то меч, то щит.
Презреньем, страхом, яростью омыт,
Я просто ждал, когда на пике зноя
Из моря выйдет тот, кого я стою.
Ты думаешь, ты оседлал стихию?
Ты прав. Она без меда и слюней
Из прорези глазниц, из пены дней,
Сквозь бирюзу, сквозь отсветы морские
Из самых бездн на танец смотрит твой.
«Я правлю вдаль, ты мною правь» - прибой
Разбил о камни раковины слов.
Хочу еще!
Ты к этому готов?
Песчаная форма
Я должен форму снять... и все свободны. Хочу! Песок лавиною голодной из-за спины встает, чтобы упасть, и двинуться... я форму должен снять.
«Ты можешь говорить или молчать» -
Знакомых слов необратимый плен.
Я... вечно повторяю, как рефрен:
Ты можешь говорить или молчать,
Лишь не беги. Лавину не унять:
Пока песок не отпустил колен,
Пока не завершится этот плен,
Ты можешь говорить или молчать.
По памяти я мог бы воссоздать
Пропорции сеченья золотого,
Порыв и ярость божества нагого
По памяти я мог бы воссоздать,
Но жажду, как лавину, не унять:
Под швы плаща, в одежду, слой за слоем
Прошел песок, чтоб позже воссоздать
Пропорции сеченья золотого.
Я четко вижу каждую деталь,
Лучи костей, переплетенья связок,
Как голос мой, песок сегодня вязок:
Я четко вижу каждую деталь,
Рельеф грудины, мышечную сталь,
На ощупь - как нельзя окинуть глазом -
Средь выступов, пустот и гибких связок
Я четко вижу каждую деталь.
Обхват лодыжки, плоская брюшина,
Объем запястья, голени длина,
Литые икры, узкая спина,
Пока в тебе сплелись неуловимо
Порывистый подросток и мужчина,
Пройдет песка зыбучая волна
По голой коже неостановимо,
Как поцелуй, что дарят без причины.
Хотя причина есть, и не одна.
Огню, воде, и даже медным трубам
Не изменить движения страстей:
...прошу, дыханье задержи скорей:
Я обниму лицо... почти не грубо...
Китайским луком выгнутые губы,
И тетиву нахмуренных бровей,
И стрелы глаз... Иначе петь к чему бы?
К чему вода, огонь и голос трубный?
Прошу, дыханье задержи скорей.
И вот - душа глядит из темных окон,
В ларце сыпучем свой трофей храня.
Тебя - язык застывшего огня -
Я обнимаю горько и жестоко.
На целую минуту желтый кокон
Застыл, как лава, свой трофей храня.
Горит закат. Ты весь - внутри меня.
Прибрежный ветер шелестит осокой,
Пока душа глядит из темных окон
В Тебя - язык застывшего огня.
* * *
Метаморфозы
...Застыла кровь,
И смерть замесила тесто,
Своих гонцов
Ко мне посылая с вестью,
И каждый был
Мертвее, чем предыдущий.
Как много сил
Ушло в неживые души!
Жизнь - это свет!
Волна, кораблекрушенье...
Какой аскет
Сумел бы сдержать движенье?
Плечом к плечу...
твой шепот упал ударом,
И я...лечу...
...сочится висок нектаром
Встает песок
Как купол, что даст прохладу:
В пыли восток,
И тьма под прозрачным взглядом.
Иссохший рот, -
Чего без тебя он стоил?
Песок встает
Со всем, что себе присвоил,
И вот - полет,
Туда, где раскрытой раной
Любой восход,
Где дышат во сне барханы,
Где зыбь глубин
Как выдохи барабана,
Где бедуин
Дыханьем припал к кальяну,
Где слышен спор
Дыханья слюды и мела,
Где тело гор -
Как шкура цветного зверя
Где за спиной
Протяжен вздох каравана.
...Морское дно -
Дыхание океана.
Рельеф души
Под лавою не остынет
И ты... дыши...
Дыши как сама пустыня
* * *
Нежна рука, движения просты,
Для сложности наступит время дальше.
...Когда б ни пала рухнувшая башня,
Она откроет свет ночной звезды,
И сумерки, и солнечный сосуд -
И лишь потом наступит страшный суд.
Удар, толчок - и затяжной прыжок
В волне песка,
В теснейшем из сцеплений,
Наверх, под взор богов оцепенелых:
Завидуйте!
Объятия ожог,
Захват -
Я вижу, как дрожат ресницы,
Текуча медь... Хочу твой долгий стон,
И смех, и свист далекой колесницы,
С которой не упал бы Фаэтон,
Когда умел бы ветром насладиться.
Ты знаешь, я измучаю тебя,
Пока, как обессиленная пена,
Не сможешь прядь волос убрать со лба,
И не подломишь руки и колена -
Я знаю, что на нас глядит Судьба.
Из окон облаков, с изнанки тлена.
В саду садов, меж небом и землей.
Где алых маков аромат чуть слышен,
Где пьет в своей стихии демон мой
Любовь мою, и сердце бьется тише,
Наполненное пьяною весной
И кратким веком воинов и вишен -
В бреду, в свету, в крови ко мне склонишься
В саду садов, меж небом и землей.
Я опущу тебя среди колонн,
Наркотик золотистый,
Яркий сон.
* * *
Боль прошла. Только теплый пламень
Бьется нежностью.
Нет, нельзя.
Прядь волос пролилась на камень.
По тебе губами скользя,
Слышу древний ритм под руками...
Очень глупо: ревную к морю я.
Ты раскрыт на песке, как мидия...
...путь от «Метаморфоз» Овидия
До его же «Ars amatoria».
* * *
Что чувствую?.. Об этом говорить -
Почти невмочь.
Но нервный ток навстречу отворить
Велела ночь.
И знай: я быть условьем не могу,
Один из нас
Ударит по другому - по врагу -
В урочный час.
И оттого так запахи остры,
И ветер пьян,
И... таковы условия игры.
И твой дурман
От тени, что простерлась вдалеке,
Избавит нас.
...Эфес, что был заточен по руке,
Как на заказ.
Как гладок шелк отточенных бровей,
Как жарок пульс!
Разлет ключиц - у корабельных рей
Смертельный вкус!
Текучей ртутью жар по венам гнать -
Врагу. Врагу.
Гореть и... заставлять себя желать -
Как я могу?..
Ты знаешь, скоро маки зацветут,
И, вспенив кровь,
Как алый Марс, над полночью взойдет
Моя любовь!
* * *
Был краток миг счастливой прозы.
Ни стон, ни крик, ни смех, ни вой -
Сейчас во мне есть только слезы,
И ими я делюсь с тобой.
Под слоем детского урчанья,
Под любопытством к новизне
Есть бездна белого молчанья.
Я не преступник, и в вине
Не смыслю, как и в наказаньи.
Но сердце плачет в тишине.
Не будет клятв и обещаний,
Легка разящая рука.
Невыразима боль прощанья
На белой простыни песка.
Нова любовь, но стары гири.
Люби меня, не прекращай!
Люби со всею болью мира,
Пока я не сказал «прощай».
Арес
Ты даже лучше Ареса, хотя... куда там.
я не могу рифмовать, западает клапан
сердца,
так мокрый март перекрыл трахею.
Это не навсегда.
Что там про Галатею?...
Парою адских скульпторов на закате,
Много достигших в дзюцу песка и глины,
Будем висеть, как спутники, в белой вате...
Облачный край так трудно порой покинуть.
В этой лазури, вдали от земли и жести,
Не разбираю слов, только междусточья:
Белые птицы приносят благие вести,
Вечный возврат, и призраки многоточий...
Пигмалион
Как из абсурда боги творят Закон,
Как из зеленых вод поднимают сушу,
Знаешь ведь то, что сделал Пигмалион:
Голос дал красоте, пробудил в ней душу,
Камень заставил плакать и петь, и верить.
Камень раскрылся сотней своих обличий,
Смех исказил черты, что глазам привычны,
Словно прибой волной разбивает берег -
Вечно лишь то, что вечно живет мгновеньем,
Сколько мгновений - столько страстей предельных.
Тайна, что от рождения нам дана:
Та колыбель, где спрятано вдохновенье -
Думаю, это радость, а не вина.
В радости встану, чтобы не видеть дна.
Вчерашний день
Вчерашний день отлит в прибрежной бронзе,
Раскрыт на облаках лучам зари.
В моей стране не выживают лозы,
В моей стране сама земля горит,
И пыль, смеясь над мертвыми беззубо,
Седой золой ложится до колен.
Сухи глаза и выветрены губы.
И миражу подобен каждый день.
Я помню кровь твою, сладчайший сок,
Я помню гнева тень на острых скулах,
Я помню, как рука твоя в песок
Ушла из-под зубца моей тришулы...
Могу не помнить степень, ранг, ступень,
Но не дано забыть вчерашний день.
Ночной туман, холмов распадок мглистый,
Полет комет - не мой, не твой, ничей.
Я помню запах кожи золотистой
И тихий сон твой на моем плече,
Подклад багряный брошен на траву...
Вчерашний день - о да, я в нем живу.
Вчерашний день не иссякает раной.
А завтрашний вот-вот сожмет тиски,
Когда приветный крик твой «Данна!» «Данна!»
Мне взрежет перепонки и виски,
Сорвет сознанья призрачную пенку,
И обнажит безжалостный итог,
Где я злосчастным, жадным, хищным тенгу
Тебе во сне целую, как клинок.
Запомни, если в сердце ляжет тень:
Я неизменен, как Вчерашний День!
Марсий
Все, чем ты был,
Съела тщеславная глина,
Все, чем был я,
Ветер унес на восток.
Шепотом воздуха полнится мой кровоток:
Воздух в цилиндре шприца - милосердная мина,
Взрыв возле сердца без дзюцу,
Искомый итог
Долгого странствия
Между друзей-понарошку,
Недо-возлюбленных
И перезрелых согласий.
Где твоя кожа,
Несчастный, потерянный Марсий?
Где твоей краденой флейты
Нетленный исток?...
Много я мог бы сказать о печальном Орфее:
Женщина с воза - и золото в горло тотчас.
Что-то проходит в крови мимо нас, мимо нас,
Кто-то не плачет, не ждет, не зовет, не жалеет,
Криком раскрыта гортань -
Песня страсти и славы,
Вешний нектар, что незримо течет по лицу,
Смерть у ворот - ты достойна сладчайшей отравы.
Вопль одиночества, уши ласкавший Творцу.
Новый день
Какую из дальних звезд не избрать,
Какой бы оазис не освятить,
Какою смертью ни умирать -
Мне так хотелось бы просто БЫТЬ.
Мне так хотелось бы знать порой,
Что, сколь бы ни был известен путь,
Мне, как и прочим, дано уснуть
Не закрывая лицо рукой.
Чего ты хочешь? Скажи сейчас.
Горит созвездие Гончих Псов,
Уходит время за часом час,
Отравой стынет больная кровь.
Быть может, кто-то глядит на нас
Из тьмы молчанья? Из скважин слов?
* * *
Я пришел к тебе по воде пешком,
Я к тебе летел, как летят ветра -
Напрямик, бесхитростно, напролом,
Разрушая все, чем я был вчера.
Я смотрел в тебя, как глядят в зарю,
Как глядят на Смерть посреди огней.
...Я успел так много узнать о ней,
Прикасаясь к теплому янтарю.
Я желал тебя с самых первых слов,
Что ты бросил в дождь, в ледяную взвесь.
Я хотел увидеть сердечный шов -
Словно это значит, что сердце - есть.
Я хотел распутать тугую нить,
Опьянеть в кровавой росе твоей,
Я желал тебя, как желают жить.
Я не знаю, кто может желать сильней.
С этих пор меж нами всегда вода,
И всегда ветра, и всегда полет,
И горит прибрежных камней слюда,
И никто не думает строить плот,
И пустынных дух, вековой ифрит,
Расправляет крылья и плавит тальк.
Может быть, поэтому так болит?
Может быть, должно быть именно так?
В темноте, где долог исход ночей
И луна над пустынею так красна,
Я смотрю на тебя в серебре лучей.
...Я почти что счастлив, не зная сна.
* * *
Дни проходят, по венам течет ядовитый сироп.
Возвращаю слова, чтоб взглянуть на них издали, трезво.
Я вернул бы и действия - свист рассекающих лезвий -
Но не помню удар, непосредственно принятый в лоб.
Я не помню ни жеста, все так же смотря изнутри.
Ты сказал мне, что ВИДЕЛ, как правда сдается искусству -
Я не понял ни слова.
И алые стрелы зари
Все плотней покрывают мне наручи...
Странное чувство.
Я бы заново мог написать малый свод бусидо,
И «Хатаке Какаcи как комплекс моих представлений»,
И трактат о военных союзах - «Собака на сене»
(Про соседских шиноби, что сладить не только с бедой,
Даже с счастьем не могут... солома на стертых коленях)
Я бы мог написать, как пески ускоряют разбег,
Как пустыня встает на обломках торжественных шествий...
Догорела бумага, и камень скатился на брег.
Режут ножницы ткань.
Слышишь свит рассекающих лезвий?
* * *
Suna-no-Mayu - Песчаный кокон
Словно белая известь лицо. Извини. Извини
Я неслышно молился тебе эти ночи и дни.
Я могу быть отважным в бою. Беспощадным в ударе.
Но теряюсь в любви, как в чужом, незаслуженном даре,
Я бы рад был сказать, что взрывается сердце в угаре,
Но я просто страшусь... оказаться с тобой без брони.
Что заветный песок, этот кокон защитного кварца?
Ведь под ним - просто тело. Чего бы мне было бояться?
...отступаю назад, дернув пояс дрожащей рукой,
Отпускаю одежды, но не обретаю покой,
Здесь защитная тень...
В этой тени я словно в гробу,
Обескровленным ртом призову свою злую судьбу,
Что наотмашь ударила раз. И довольно, я понял...
В помертвевшей груди надрывается хохотом, стонет
И зовет на своем языке незнакомых богов
Половина меня...
Мой заступник. Мой вечный покров.
Я бездумно ищу, где укрыться от глаз без обмана.
Ты так честен... Ты лучше меня.
Незажившая рана.
Ты свободней меня. Я шалею от запаха крови,
Но страшусь оказаться в объятьях твоих без покрова,
И... касаюсь стены. Помоги мне... Под черной водой
Столько призраков ходит по дну не прощенной тропой,
Столько тихого крика внутри, столько сломанных башен,
Столько глаз, оценивших меня и сказавших что "страшен",
Столько жажды урвать то и это...
Закрою глаза.
Пусть пройдутся над сердцем моим и дожди, и гроза,
И убийственной полночи чад, и звенящая ложь,
И туман заблуждений, и все, чего попусту ждешь,
Ошибаясь и падая... в месть, в непрощенье, во мрак.
Я хочу быть с тобой.
Но - поверь мне - не ведаю, как....
Оглушает багровым
Разлитая в полночи тишь.
Я... не слышу тебя, и боюсь: ты меня не простишь.
Я не стану держать твою душу ни мыслью, ни словом.
Я готов к одиночеству с детства. Приму его снова.
Только, слышишь: не смей говорить, что ты лучше собаки.
Это... слишком жестоко.
Отравлены воды в истоке.
Ты не можешь не знать... Я - сосуд.
Бесконтрольная дрожь
Прошивает насквозь.
И в зрачках нескончаемый дождь.
* * *
Здесь, с другой стороны, только шепоты, всхлипы и стоны,
Одинокая мука и злоба ушедших на казнь.
Звук проходит, я чувствую жар человечьей ладони,
И... приязнь.
Ты нигде не ошибся, но я не владею собой,
Не могу зачеркнуть, отменить этот внутренний вой,
Я родился таким, и близка разрушенья рука,
Каждый раз я прощаюсь с тобой,
И тоска глубока,
Словно я примирился с уютом смертельных глубин,
Словно, проклятый матерью, должен остаться один.
Шелковистость травы и ветра, что поют под ногами,
И свободный полет, и рассвет, что стоит между нами,
Это лишь половина... Другая сокрыта в тени.
Я неслышно молился тебе эти ночи и дни...
Безобразность души - это то, что не скроет песок.
И тлетворной иглой входит ужас во влажный висок,
И во тьме золотится зрачок, что привык убивать,
Чтоб не видеть, не знать, не надеяться и... не страдать.
Самый страшный из всех поединков - сраженье с собой.
Я же помню, что ты мне обещан самою судьбой,
Я же знаю, как рушится черного рока стена!
Я же верю,
ударив в песок,
Что ты любишь меня...
* * *
...Пятна света и пятна тени в судьбе
Случайны.
Потому оставляю окно открытым для бегства.
Никаким языком не вскрывается эта Тайна,
Что стоит за личиной боли или блаженства.
Словно треснул покров небес, и не помнишь, кто ты.
Раньше думал - так дышит бог, беспощадный к трусам!
...Просто корни любви омывает смертельный Ужас,
Трубным гласом его дыханья звучат пустоты
Между вдохом и выдохом.
Между сердечных стуков,
Между гирями на весах
Всемогущей смерти,
Где опора, когда под ногами ни дна, ни тверди?
...Пустоту ли обнимут мои горячие руки?
Меж песка, что спрессован в замки и колонны сводов,
Между всех химер, клювокрылых и языкастых,
Меж камней и рек, между белых птиц на восходе,
Меж руинами островов, что плывут по водам,
Между старых карт и огнями чужого крова
На стекле, на стали - я вижу косые стрелы,
И раскрытые окна в грудь, и дорогу крови,
Орхидея в снегу.
Пламенеющее на белом.
Я сказал бы, что это больно. Что сотня копий -
Это лучше! Еще бросок - и уйдет сознанье...
Я сказал бы, что это сладко, как местный опий,
Он пьянит, пьянит... и приносит с собой страданье.
Что-то большее, чем пресловутая радость касаний,
Что-то большее, чем доказательство существованья,
Что-то большее, чем очевидность сплетения тел,
Что-то большее, чем окровавленной плоти предел,
Что-то большее, чем этот рокот, идущий из рта,
Что-то большее, чем ослепление и немота,
Что-то большее, чем твое сердце в поспешности рук,
Что-то большее, чем мой погибельный, черный недуг,
Что-то большее, чем наши судьбы на общем кону -
Что-то большее ширится, и задевает струну,
И пустыня звучит, и ветра простираются вдаль,
И ломают мне окна, и двери выносят... не жаль!
Вольный ветер, что пахнет и смертью, и кровью, и сталью -
Оседлай его, вместе со всей лучезарною далью,
Чтоб тюрьма моя стала неважной и глупой забавой,
Чтоб забыть навсегда
То, на что не имею я права,
Чтобы бросившись в вечные воды - меж всех берегов -
Я постиг это сладкое, страшное слово "любовь".
* * *
Когда ты говоришь про власть Зимы с Хокаге,
И красен голос твой, и воздух как струна,
И в золоте лучей небесная страна
Полощет на ветру распахнутые флаги -
Чужие голоса тускнеют, как лучина,
Сметенная броском разящего копья.
Куда оно летит? Не я ль тому причина?
Мне кажется, что я. Мне кажется, что я.
Как запад и восток, окрашенные кровью,
По очереди пьют горчащее вино,
Колеблются весы со смертью и любовью.
Давно ли пел прибой? Я думал, что давно.
...Но если на руке раскалены браслеты,
И в сердце сожжены последние мосты,
Все ставят по местам пустынные рассветы.
Кто мне вернет покой?... Я думаю, что ты.
* * *
Болят глаза. Смотрю сквозь пелену, сквозь стены, окна, сквозь ночную темень, и ощущаю мед в сухих губах, и резкий запах полевых цветов, и гладкий шелк твоей горячей кожи на выступах и впадинах моих, и таймер смерти, что затих на время, шальным сердцебиеньем перебит... и щедрость рук, невинных и бесстыдных, и стон глухой - смеется сытый хищник! - и долгое блаженное скольжение, в котором я готов забыть себя, в котором я почти нечеловечен, в котором я почти ломаю пальцы твоих невероятных, зрячих рук, которых никогда не отнимаешь... ожоги поцелуев на лопатках, агония - что знаю я о ней? Когда покрыта шея черным перлом, хочу за все платить двойной ценой! Смотрю сквозь темень страшными глазами, расширен горизонт, раскрыт зрачок - хочу, чтоб в наслаждение, как в воду, вошел ты, захлебнувшись, задыхаясь, отдавшись шторму, ставши янтарем, что бешеный прибой дарует суше, чтоб твой нектар из-под закрытых век, из губ твоих, из влаги на висках, из всех дверей, что ты раскрыть посмеешь - пролился беззаботно, как роса ласкает лепестки седой сирени... Чтоб в самый тихий, самый жуткий час ты сквозь мои глаза, что сна не знают, увидел лик огромного светила над красными барханами песков... все сожжено до нашего рожденья, все заново рождается в свету. Испей со мною каждое мгновенье - мою любовь, кровавую черту...
* * *
Я спал, не прерывая долгий сон.
Я видел тех, кто не сумел быть верным.
В темнице ребер, в холоде безмерном
Ни с чьим ни билось сердце в унисон.
Как много тех, чей голос слишком тонок,
Как много мумий с поднятой рукой,
Как много злых, завистливых глазенок,
Что ищут соль за каждою строкой!
Как много желчи влито в уши друга,
Как много гнева в дельте жарких вен!
Не знаешь имя этого недуга?
Как уши залепить от злых сирен?
Где этот воск, и мачта в два обхвата?
Где неподкупный якорный канат?
...Горят твои слова в лучах заката,
И это - всё, чем буду я богат.
Кто встали под обстрел - виновны сами.
Я размозжу любого, кто решит
За криптекс взяться грязными руками,
Кто от Тебя мне предлагает щит.
В саду садов, в момент грехопаденья,
К любой расплате буду я готов.
Простится ли блаженное похмелье?
Ужасна ли публичная любовь?
Я вижу Льва с раскрытой в смехе пастью.
Кто путы рвет - тот более не нем.
Я слышу зов смирения и страсти,
Что опаляет мой троянский шлем.
...Я обниму тебя сквозь пламя лавы
И нить на сердце пальцами порву.
Войду в Тебя, как входят в Тело Славы.
Люблю Тебя.
Вот все, чем я живу.
* * *
Песчаный Демон
Когда затихнет крик приказа
И разольется тишина,
Когда на небе желтым глазом
Взойдет ущербная Луна,
В тяжелом сне раскинув руки
На сбитой влажной простыне,
Меж наслаждением и мукой
Ты вздрогнешь, вспомнив обо мне.
И разомкнутся губы немо -
Так дым касается листа:
«Меня любил Песчаный Демон
И целовал мои уста».
И жар накатит лихорадкой,
И разжижится кровь вином,
И стон, прерывистый и сладкий,
Прольется в сумраке ночном,
И вспять помчит седое время,
Нектаром капая с руки:
«Меня любил Песчаный Демон,
И я смотрел в его зрачки».
...Горели брошенные латы
И золотились за плечом,
Когда краснели циферблаты,
Не сожалея ни о чем,
Алел рассвет, резвились дети,
Вилась по ветру прядь волос,
Но белый тальк Долины Смерти
Все также был пустыней слез.
Скажи мне, где твоя обитель?
Желая, празднуя, скорбя,
Что может ждать пустынный житель
Лишь от тебя?
Лишь от тебя?
...Чтоб, скинув тяжкий сон, как бремя,
Ты крикнул на пределе сил:
«Меня любил Песчаный Демон!»
О да, воистину любил.