Проекты и игры
Стихи
Проза
Фотографии
Песни
Тампль
Публицистика
Хогвартс
Драматургия
Книга снов
Рисунки и коллажи
Клипы и видео
Проекты и игры
Главная » Проекты и игры » Война и Мир 2003 » Поваренная Книга (Франция) » Обед у прокурорши


Обед у Прокурорши 


ОБЫЧАИ И НРАВЫ ЧАСТНОЙ

ЖИЗНИ

 

Реорганизованный в XVI столетии и наделенный куда более широкими, чем прежде, полномочиями нотариат стал в веке XVII процветающим институтом, совершенно необходимым и незаменимым для нормального течения общественной и частной жизни. Переданная снова под управление Шатле, это организация насчитывала только в Париже 144 должностных лица, имевших право удостоверять юридические акты. 

Нотариальные конторы в Париже часто переходили по наследству от отца к сыну. Семейные исповедники и советники, они хранили у себя важные бумаги следовавших одно за другим поколений своих доверителей и, кажется, благодаря своей порядочности и скромности, были в чести не только у самих этих доверителей, но и пользовались всеобщим уважением.

Роль нотариусов заключалась в том, чтобы перевести на язык юрисдикции намерения, проекты, мечты, замыслы, фантазии, страсти (и страстишки), решения и волеизъявления, рождавшиеся в головах их современников, чтобы впоследствии, закрепив их в документах, придать всему этому законную форму и силу, необходимую для реализации пожеланий клиента. Для составления некоторых таких документов (назовем их обычными документами, - сюда входили договоры о сдаче в аренду квартиры или дома, брачные контракты, дарственные, расписки, доверенности и так далее) они прибегали к давно установленным общепринятыми формулировкам, которые применялись ими практически без всяких вариантов. Для других - документов необычных - они использовали те же выражения, но приспосабливали их к обстоятельствам путем творческой импровизации. Вот эти-то необычные документы главным образом и доказывают, что люди прошлого вовсе не понимали, что их дела, какими бы незначительными или, наоборот, экстравагантными ни казались, можно было уладить иначе, чем при содействии нотариуса. Возьмем только один пример. Как-то две торговки поругались, а затем и подрались на территории Чрева Парижа, после чего последовали одна за другой в Шатле, где высказали судьям настоятельное требование, чтобы их примирение было навеки закреплено в составленном по всей форме документе, и добились этого, обратившись к мэтру Ле Семелье, обосновавшемуся в приходе Святого Евстафия: нотариус составил акт, в котором обе заявительницы осуждали свою вражду и - под страхом быть приговоренными к штрафу - обещали никогда больше не ссориться.

Такие документы, вероятно возникавшие в исключительных случаях, но тем не менее куда более многочисленные, чем можно было предположить, показывают, каким авторитетом и какой властью пользовались нотариусы той эпохи. Не найти ни одного подданного Его Величества, от самого знатного и богатого до самого скромного служащего, который бы не оставил в нотариальных архивах следов своей деятельности.

Давайте попробуем с помощью таких актов и других документов понять, как организовывалось и велось хозяйство во времена Людовика XIII. К бракам в ту эпоху подходили весьма серьезно: тут учитывались взаимные интересы двух семей, а сердечные дела молодых отходили на второй план. Если, кроме родительских планов и намерений, существовала еще и взаимная симпатия юноши и девушки. Будущему семейному очагу можно было пообещать полное процветание в мире и согласии, но специально никто чувствами будущих супругов не занимался. Как с одной стороны, так и с другой, власть всемогущих родителей, озабоченных объединением двух денежных мешков и абсолютно безразличных к моральной, этической стороне своих решений, проявлялась в безграничном равнодушие к тем, чьи руки и сердца предстояло связать навсегда. Иногда случалось так, что жених и невеста встречались впервые накануне свадьбы. Женитьба Великого Конде на Клер-Клеманс де Майе-Брезе, племяннице кардинала Ришелье, - самый яркий пример из тех, что могут подтвердить наши утверждения.

Что тут скажешь? Жаль, конечно, но факт, что молодой человек того времени чрезвычайно редко мог жениться на девушке своей мечты, и наоборот, барышня почти никогда не могла выйти замуж за прекрасного принца своих грез. Знатный сеньор стремился женитьбой поправить свои дела; буржуа искал в браке возможность расширить возможности торговли; ремесленник надеялся, что деньги, полученные в качестве приданого, позволят ему оплатить официальное свидетельство о том, что он мастер своего дела. Любовь не только не имела ни малейшего значения для благополучия брака, не только оказывалась страшна далека от самого понятия семьи, она в эпоху Людовика XIII просто делала в глазах людей смешными тех супругов, которые не стеснялись показать, что обожают друг друга.

Однако случалось и так: некий юноша, пренебрегая родительской властью, подписывал - и заверял у нотариуса! - обещание жениться на девице, в которую в этот момент он был страстно влюблен. Горе ему! Вот это неосторожность так неосторожность! Если он не мог сдержать слово и выполнить обещанное (а в большинстве случаев такие обещания оказывались невыполнимыми), он попадал в руки правосудия, начинался грандиозный скандал, и его вынуждали либо жениться на уже забытой к тому времени возлюбленной, либо выплатить немалую денежную компенсацию за моральный ущерб, который он ей причинил. А если страсть не затухала и если единственным выходом для осуществления мечты и реализации союза любящих сердец становилось похищение невест, ситуация осложнялась еще больше и дело принимало совсем крутой оборот. Похищение человека считалось таким серьезным преступлением, что и наказание за него предусматривалось весьма серьезное - арест и тюремное заключение. Подобные мятежи против избытка насилия со стороны родителей, подобные всплески страсти, когда отвергнутая эпохой любовь брала реванш, случались в занимающий нас период довольно часто. Но все-таки куда чаще, почти всегда, молодые люди слепо повиновались родительской воле, соглашались на союз, который им навязывали, не учитывая их собственных желаний, и подписывали в нотариальной конторе брачный контракт.

В XVII столетии свадьбы без заключенного предварительно брачного контракта просто представить себе невозможно. Не было такого, и все тут. Поскольку тогда не существовало ничего аналогичного нынешней регистрации актов гражданского состояния, подобные контракты, причастность Шатле к заключению которых просматривается весьма и весьма нередко, с точки зрения закона значили не меньше, чем церемония венчания с точки зрения религии. Вот почему самому нищему грузчику, как и самому богатому принцу, никак не удавалось избежать расходов, связанных с составлением этого документа. В основе своей текст его оставался для обоих случаев совершенно одинаковым: что принцу, что нищему диктовалось главное, да, впрочем, и единственное в те времена правило супружеской жизни - только приобретенное будущими супругами совместно имущество будет составлять их общую собственность. Статьи, окружавшие главный пункт, могли варьироваться в зависимости от ситуации или семейных амбиций: стороны, вступающие в брак, по собственному выбору устанавливали, в каком порядке располагать титулы, а главным образом - какими связями пренебрегать, а какие, напротив того, выставлять напоказ.

Действительно, в те времена существовал обычай привлекать в качестве свидетелей при подписании брачного контракта самых знатных особ, каких только могли найти в своем окружении: у низ просили разрешения упомянуть их имена в документе, удостоить новобрачных чести поставить там свои подписи. Потому-то, как можно заметить, изучая материалы того времени, на брачных контрактах всем известных придворных проставлялись росчерки короля, королевы, принцев и принцесс крови, а, скажем, на аналогичных документах уважаемых слуг - росчерки их господ и друзей этих господ.

Точно так же, как супружеский союз не мог образоваться без подписания брачного контракта, невозможно было вселиться куда бы то ни было - хоть в особняк, хоть в большую квартиру, хоть в тесную, да просто в комнатку - без составления арендного договора ("bail") или договора о найме помещения, предварительно составленного нотариусом. Этот документ писался и оформлялся совершенно идентично во всех случаях, когда кому-то требовалось снять комнату, квартиру или дом - термины везде одинаковы. В договоре назывались имена и фамилии, титулы, звания, адреса того, кто сдает помещение, и того, кто его нанимает, далее следовало краткое описание этого самого помещения, за ним - перечень обязанностей будущего жильца, в частности особо оговаривались необходимость обставить предоставленное ему жилье мебелью, гарантировать уплату в срок положенной за аренду суммы, наконец, оговаривалась сама эта сумма. Сроки аренды могли быть разными, все зависело от того, как договорятся стороны, но обычно они составляли от одного до шести лет.

Но вот наша парочка соединилась и устроилась, в зависимости от того, к какому социальному классу она принадлежит, более иле менее комфортабельно. В браках, заключенных по расчету, только выгоды ради, редко царила гармония, они почти никогда не бывали счастливыми. Избавившись от давления родительского авторитета, молодая женщина, вышедшая замуж, попадала в еще худшую зависимость, ее лишали всех прав, зато награждали множеством обязанностей, у нее не было никаких средств защиты от всемогущего господина, который при малейшей попытке мятежа имел право по королевскому указу (а раздобыть его было совсем не сложно) без суда и следствия заточить ее в монастырь. И если бы даже она попробовала бы искать способ завоевать сердце супруга, все равно ничего бы не вышло: любовь в те далекие времена считалась чувством, отношения к семейной жизни не имеющим.

В конечном счете получалось, что жена в своей семье была просто-напросто главной служанкой, обязанной обеспечивать в доме порядок и уют, а платили ей за эту требующую немалых усилий работу либо вежливым безразличием, либо грубыми окриками. Кроме того, ее роль предусматривала в качестве непременного условия материнство - ежегодно, причем, насколько это возможно, младенцу лучше было родиться мальчиком, продолжателем рода и племени папочки, в противном случае этот последний обливал ее презрением. Таким образом, твердо можно сказать, что от существования своего бедная женщина получала куда больше унижений, чем удовольствий, и как знать, не это ли заставляло ее порой искать веселья и утешения сердцу в иных местах, чем ее собственный дом, где ни о чем подобном нельзя было и мечтать.

А теперь посмотрим, как вели себя более или менее хорошо подобранные супружеские пары, как с чисто материальной точки зрения протекало их существование. Как дворяне, так и буржуа производили на свет многочисленное потомство: в семьях обычно было от четырех до шести детей, в некоторых - по десять, а то и по пятнадцать. Но они вовсе не хотели испытывать никаких тягот, связанных с таким обилием ребятни. Новорожденные редко получали материнскую грудь: о них обычно поручали заботиться кормилицам, иногда - жившим в доме, иногда - довольно далеко от него. Подрастая, мальчики и девочки сначала воспитывались вместе - преимущественно женщинами, потом раздельно. Девочек, которых отсылали в монастыри, обучали скорее знанию света, чем орфографии. Мальчики переходили в руки наставников, священнослужителей или мирян, которые жили под крышей их родителей на правах "слуг высшей категории". В иных случаях наследников отдавали в колледжи, а среди этих колледжей, которых тогда насчитывалось примерно шесть десятков и которые концентрировались в двух парижских кварталах - Университетском и предместье Сен-Жак, самой доброй репутацией пользовались руководимые иезуитами Бонкур и Клермон.

Сыновья представителей буржуазии, как правило, более сведущие и компетентные, чем дворянские дети, получали там основательное гуманитарное образование, дополняя его изучением права, медицины и других наук в учебных заведениях более высокого уровня (facultes) Парижа, Орлеана или Монпелье. Дворянские же сынки, едва обзаведясь весьма ограниченным интеллектуальным багажом, сворачивали на другую стезю: обычно они поступали в военную академию, в том числе и академию Пьера де Авикена, сеньора де Бенжамена, располагавшуюся на улице Бон-Анфан в приходе Святого Евстафия. Здесь они учились военному делу.

В общем можно сказать, что от детей в семейном кругу требовалось пассивное послушание, особенно важно было, чтобы они во всем подчинялись воле отца. Разговаривая с родителями, равно как и в письмах к ним, дети использовали слова, выражающие почтительность и холодную вежливость. Ни родители к детям, ни, в особенности, дети к родителям никогда не обращались "на ты". Только старший ребенок в семье или, по крайней мере, старший среди мальчиков имел право на наследство. Все остальные приносились ему в жертву: если родители выбирали для них или они сами выбирали для себя профессию священнослужителя, в качестве единственного родового имущества они получали скудную пожизненную ренту; если же духовной карьеры им удавалось избежать, единственным, что мог предложить в таком случае закон, - была "обязательная доля".

Вместе с детьми, иногда испытывая к ним личную привязанность, наблюдая за тем, чтобы жизнь их протекала, насколько это было возможно, в благополучии, сопровождая их, куда бы тем ни пришлось отправиться, давая им порой добрые советы, а чаще подавая дурной пример, в доме жили слуги. Большей частью - крестьяне, изгнанные нуждой и голодом со своей земли. Они толпами стекались в столицу и переполняли ее. Их можно было нанять в специальных конторах, которые держали такие же "безработные", причем всегда женщины. От человека, желавшего поступить на службу, требовалась рекомендация, подписанная бывшими хозяевами. И тут - кому как везло. Иногда, конечно, нанимали мошенников и мошенниц, но куда чаще - людей, как юношей, так и девушек, которые становились верными и преданными слугами.

Но вообще слуги, главным образом лакеи. Пользовались в XVII веке плохой репутацией. И зря. Конечно, можно без конца цитировать жалобы и нарекания хозяев на нерадивость слуг, но совершенно очевидно, что жалобы эти и нарекания не всегда заслужены, потому что от этого же времени сохранилось еще больше свидетельств того, как слуги или служанки с юных и до преклонных лет жили в одном и том же доме, вступали в браки между собой и, уходя на покой, получали от прежних хозяев пусть небольшую, но постоянную "пенсию" от 50 до 300 ливров.

Как бы то ни было, но только совсем нищие обходились в ту эпоху без домашней прислуги. Действительно, не было ни единого хозяина мастерской или мелкого торговца, не имевшего подмастерья, парнишки, подменявшего его за прилавком, или служанки. У крупных буржуа и у дворян число обслуживавшего их персонала возрастало пропорционально росту их богатства и, в глазах всего света, как раз и отражало, велико ли их состояние, хорошо ли идут дела. У принцев количество слуг переваливало обычно за сотню. Если не считать питания и подчас роскошных ливрей, в которые их обряжали, эти угодливые люди не так уж дорого обходились своим хозяевам и, уж точно, разорить их не могли: заработок лакея или горничной чаще всего не превышал 60 ливров в год. Селили их на конюшнях, чердаках, чуланах и кладовках, женщин иногда - по несколько вместе; такие своеобразные получались дортуары, обставленные набранной с бору по сосенки мебелью, помещения, в которых воздух, свет и удобства были строго отмерены.

В иерархии слуг высшую ступеньку занимал дворецкий, а чистильщица обуви, судомойка и мальчик на побегушках при кухне находились в самом низу лестницы. Эти последние могли со временем благодаря усердию, скажем даже, служебному рвению подняться выше и перейти в следующий ранг. Мечтой каждой прислуги было заработать за долгий-предолгий период столько, чтобы купить себе серебряный пояс и чтобы после этого у нее осталось еще от 80 до 100 экю. С помощью такого приданого она надеялась найти жениха из "славных сержантов или добрых галантерейщиков", но осуществить эту мечту было крайне трудно. Потому что куда проще милая девушка в результате знакомства с "подходящей кандидатурой" оказывалась с чем-то в животе, а не с чем-то в кошельке.

Знатные сеньоры, стремясь защитить себя и свой дом от постоянной угрозы быть обобранными прислугой, прибегали к средствам, дававшим им возможность сохранить в неприкосновенности туго набитую мошну. Для этого они поручали нотариусам составлять и заверять специальные договоры ("marches") с весьма многочисленными в то время перекупщиками-поставщиками, и в соответствии с такими договорами последние были обязаны доставлять в находящиеся либо в столице, либо в ее предместьях дома знати всю необходимую для жизни семьи провизию. В конце каждого года стороны подводили итоги, и поставщикам в том случае, если оказывалось, что за этот срок накопились"излишки" товаров, выплачивалась разница между оговоренной суммой и реальной их стоимостью. С каждой полученной суммы у поставщиков вычиталось по 5 су с экю, причем экю приравнивается к 3 турским ливрам. Если договор нарушался какой-либо стороной до окончания срока его действия, нарушитель выплачивал пострадавшей стороне 3000 ливров штрафа.

Помимо этих статей, нотариальный акт содержал в качестве приложения список из 215 наименований продуктов питания. Используя эти продукты, даже самый неопытный и неумелый повар мог бы обеспечить бесконечное разнообразие блюд на самом роскошном и изобильном столе.

Так упомянутые выше поставщики предлагали своим клиентам фунт говядины всего за 2 су 6 денье, фунт телятины или баранины - 3 су 6 денье, фунт парной свинины - за 3 су, то есть по минимальным для эпохи изобилия ценам. Вполне умеренные цены существовали тогда и на потроха домашних животных и на субпродукты: бычий язык и яйца стоили, соответственно, по 12 и по 8 су; коровье вымя - 4 су; телячья зобная железа - 2 су; засоленный окорок - 12 су; дюжина кровяных колбасок или сосисок - 12 су; предназначенных исключительно для жарки - 24 су; целый поднос требухи - 6 су; пара бараньих почек - 5 су.

Например в дом некого герцога де Немура молочного поросенка доставляли в 1620 году за 22 су; козленка или молодого барашка - за 28 су; жирного каплуна - за 20 су; голубя или цыпленка - за 4 су. Более редкая на рынке, чем домашняя птица, дичь - мелкая или крупная - продавалась, соответственно, и по более высоким ценам: взрослые куропатки или куропаточьи "цыплята", бекасы, выращенные в садке кролики стоили 15 су за штуку; один единственный молодой кабанчик шел за 40 су. На герцогский стол подавалась и птица, вкус которой представляется нам менее изысканным, но порой в меню были и павлины, и лебеди, которых все те же поставщики уступали по цене, установленной для фазанов (45 су).

Вероятно, считавшаяся более нежной, чем морская, рыба, выловленная в пресноводных водоемах, стоила дороже. Если большая щука, карп, лосось или форель оценены там в 7 ливров, то тюрбо, дораду, синеротого окуня-лаврака, ската тех же размеров отлавливали всего лишь за 6 ливров, 10, 45 и 15 су. Кроме того, речная, выловленная в водах Луары камбала приравнивалась по цене (10 су) к двум макрелям или скумбриям ( по 5 су за штуку), а нежнейшего чудесного вкуса морской язык (15 су) стоил куда меньше, чем минога и речной окунь (соответственно 35 и 20 су).

Нам очень легко понять, почему люди во времена Людовика XIII так любили хариуса и сига: эти деликатесные рыбы швейцарских озер, несмотря на трудности с их транспортировкой, к тому же и продавались по весьма умеренным ценам (8 су - штука). А вот то, что они безо всякого отвращения - заплатив столько же или даже больше - пожирали жесткое китовое мясо (8 су за фунт), или напоминающую слизняка каракатицу (6 су за штуку), или тресковые внутренности (20 су за сотню), - говорит, скорее, о некоторой извращенности их вкусов.

Уверенные, что смогут таким образом ублажить своих гостей, любящих полакомиться этими моллюсками, они в изобилии выставляли зимой и осенью на стол устриц ( в раковинах или уже очищенных). И напротив, куда реже заказывали поставщикам, а значит, и подавали на стол каких-нибудь дивных лангустов (25 су штука), или там раков, "петушков", креветок, эскарго и лягушек, которые продавались, именно поэтому, соответственно, по 24, 10, 4, 8, 6 и 8 су за сотню или поднос.

Список, составленный поставщиками герцога Немурского, обогащают и многие другие, уже готовые к подаче на стол блюда, в частности, соления и консервы. Интересно, могли ли при таком изобилии продуктов, способных вдохновить на творческое созидание самых разнообразных блюд, амфитрионы XVII века ожидать от своих поваров приготовления не просто приличной, но и питательной, и вкусной, более того - изысканной пищи? Увы, пищи было много и выглядела она, судя по всему, вполне прилично. Но вот насчет изысканности...

Завезенное во Францию свитой Марии Медичи кулинарное искусство и во времена царствования Людовика Справедливого не потеряло еще связи со своими итальянскими корнями: потребление пищи напоминало, скорее приступ булимии, чем гурманство. Так, как это представляется сегодня, гастрономия той эпохи вроде бы находила себе применение главным образом в жизни знатных господ и их последователей. Которые ставили себе задачей, устраивая пиршества, похвастаться богатством, и обжор-паразитов, чьи безмерные желудки были приспособлены, скорее, к изобилию пищи, чем к ее изысканности. Сатирик Дю Лоран показывает нам, не называя имени. Одного из таких гастрономов, видимо, знатного сеньора, который держал "открытый стол", уставленный горой блюд и скопищем бутылок. "Всех этих людей влечет запах твоей стряпни, и стремятся они к тебе вовсе не для того, чтобы восхититься тобой, - говорит литератор, обращаясь к честолюбцу, окруженному толпой любителей дармового угощения. - Им бы только обожраться за твой счет под твоей же крышей".

Однако, бесталанным поварам и лишенным воображения кухаркам в течение всего этого периода времени попросту негде было поучиться тому, как заменить ощущение тяжести в желудке после приема пищи удовольствием от нее и уменьшить расходы на продукты. Действительно, едва ли можно насчитать во времена Генриха II, Карла IX или Генриха IV больше четырех или пяти изданных типографским способом трудов по домоводству и кулинарии, и все они были по многу раз перепечатаны при Людовике XIII. Это "Секреты сеньора Алексиса, пьемонтца" (1557г.); "Земледелие или деревенский дом" Шарля Этьена и Жана Льебо (1564г.); "Место действия - поле, уход за ним" Оливье де Серра (1600г.); "Портрет вашего здоровья" Жозефа дн Шена (1606г.). первая и четвертая книги были буквально нашпигованы медицинскими советами, которые сопровождались, в общем-то, весьма банальными и традиционными рецептами кондитерских изделий, всяких сластей и консервов. Однако в 1615году вышла в свет подписанная неким господином Ж. Друаном небольшая книжечка, в которой содержался рецепт изготовления "Королевского сиропа из яблок, являющего собой лучшее противоядие от приступов меланхолии", но и в этой работе, как бы подводящей итог интеллектуальных усилий современных автору кулинаров, можно было найти всего лишь весьма незначительный элемент новизны, да и то лишь в области десертов.

Приготовленные более или менее умелыми руками блюда поглощались почти всегда где Бог пошлет: либо в прихожей, либо в спальне, либо - только у знати - в "залах"; впоследствии эти помещения стали называться "столовыми". Довольно просторная комната, предназначенная для приема гостей за обедом или ужином, обычно была когда в большей, когда в меньшей степени обильно украшена коврами, гобеленами или картинами. Здесь стоял большой стол, вокруг него размещались примерно дюжина стульев, у стены располагался буфет, обязательно присутствовал медный ил бронзовый сосуд с питьевой водой.

Бедные люди пользовались, как правило оловянной посудой. Более состоятельные ели ис более тонких и изящных оловянных тарелок, а порой - и с фаянсовых. Весьма скромное столовое серебро вынималось из сундуков или из буфета только в тех случаях, когда хозяевам хотелось показать гостям, что им выказано особое почтение. Зато у знатных сеньоров и крупной буржуазии серебряная посуда была в повседневном обиходе, а для торжественных пиршеств оставляли изготовленную из серебра - позолоченную. Богачи требовали от многочисленной прислуги строгого соблюдения положенного для обеда или ужина церемониала. Весьма приблизительное отображение такого церемониала, среди прочей туманной галиматьи, содержится в двух книжонках - "Описание острова гермафродитов" Артюа д'Эмбри (1605 г.) и "Экономия, или Истины, которые необходимо знать каждому, кто хочет, чтобы его хорошо обслуживали" господина Креспена (1641 г.).

Стол мог быть круглым, квадратным или прямоугольным, продолговатым, его накрывали роскошной скатертью - узорчатой камчатной или из дамаста (она укладывалась изящными складочками либо в длину, либо в ширину). На определенные раз и навсегда ставились и раскладывались напоминающие ювелирные изделия столовые приборы, сосуды с уксусом и прованским маслом, солонки, сахарницы, подставки под блюда и тарелки, подсвечники. На тарелках покоились до поры до времени сложенные в виде геометрических фигур или силуэтов животных салфетки - этот способ изобрел мэтр Эстер, главный специалист по складыванию салфеток в изучаемую нами эпоху. Графины с вином, кувшин с водой, бокалы и стаканы выстраивались на буфете: виночерпий разливал в них напитки и во время пира по мере надобности раздавал сотрапезникам, они же - собутыльники.

Блюда с яствами торжественной процессией являлись с кухни, их приносили слуги под чутким руководством дворецкого, выступавшего в роли метрдотеля. Блюда эти ставили по четырем углам стола, если он был квадратным, располагали их кружком или по прямой линии - если круглым или прямоугольным. Каждая из трех до шести перемен блюд, из которых состояли в эпоху Людовика XIII парадные обеды и ужины, включала в себя четыре разных супа (обычно протертых); от четырех до тринадцати видов закусок; жаркое, прожаренное на сильном огне на противне (тоже в разных вариантах); соусы; легкие блюда, подаваемые перед десертом, и собственно десерты. Так, в качестве "второго" в нашем сегодняшнем понимании последовательно сменялись на тарелках один и тот же сорт мяса, зажаренного разными способами, или, скажем, утопающие в собственном (а значит не похожем по вкусу на другие) соку разные его сорта: называлось это блюдо "salmigondis", а представляло собою нечто вроде густого рагу из остатков свинины, говядины, баранины, - словом, набор всякой всячины, а именно таково - "мешанина" или "всякая всячина" - второе значение слова "salmigondis". Кроме того, разными способами готовились три или четыре каплуна (и это обеспечивало разнообразие вкусовой гаммы), а еще в емкостях внушительных размеров подавались уложенные высокой пирамидой либо несколько видов колбасных изделий, способных порадовать своим вкусом (окорока, белые сосиски для жарения, сардельки итак далее), которые обжоры времен Людовика XIII прозвали "allumettes a vin", что, конечно, можно было бы перевести как "спички к вину", но это никак не отразит зажигательного смысла оригинального выражения, либо - возвращаясь к столу нашего амфитриона - всевозможная дичь.

Из этой бесконечной череды разных видов жратвы, более чем охотно сдабриваемой винами Иль-де-Франса или Бургундии, каждый выбирал то, что ему по вкусу, и уплетал за обе щеки, частенько забывая о необходимости использовать столовые приборы и салфетки. Никто не удивлялся, когда сосед по столу, отведав поначалу от всего понемножку, отправлял на общее блюдо кусок, который чем-то ему не угодил, - то есть поступал именно так, как описывал в своем "Пастухе-сумасброде" Шарль Сорель.

Изобилие блюд на столах богачей, отражавшее непомерный аппетит едоков, к середине периода царствования Людовика XIII вышло за всякие пределы разумного потребления пищи, и - в связи с войной, мятежами, уходом крестьян из деревень - это привело к удорожанию всякой снеди. Боясь, что народ этим возмутится, король решил, что его долг - воспрепятствовать отныне зарвавшимся амфитрионам набивать брюхо себе и своим гостям, не зная никакой меры. В январе 1629 г. он подписал специальный эдикт, в трех статьях которого (134, 135 и 136-й) запретил всем своим поданным, "какого бы они ни были звания... и под каким бы то ни было предлогом", включая пиршества по поводу помолвки и свадьбы, ставить на стол больше трех перемен блюд, причем каждая перемена - это не больше одного ряда блюд, а в этом одном ряду максимум возможного - шесть кусков жареного или отварного мяса, птицы или мелкой дичи на каждом блюде. За нарушение королевского указа предусматривалось суровое наказание: конфискация столов, посуды, ковров, гобеленов и даже мебели, которые находились в "залах" нарушителей.

Этот запрет на разнузданность в потреблении пищи, этот предел, поставленный всеобщему обжорству, этот указ выполнялся только в течение очень короткого периода времени - и только трактирщиками, которым он угрожал крупными штрафами, а то и тюремным заключением. Остальные им пренебрегли. И вскоре королевский эдикт канул в Лету. Гурманство отдельных лиц, равно как и алчность торгашей, возобладали, над страхом наказания.

 

Загрузка...