Такие стихи я писала в 18 лет:
Мой Мольер
1.
Когда-нибудь, когда закончатся гастроли,
И Арлекин устанет зрителей смешить,
Сорвется голос мой, и я, забыв о роли,
Скажу совсем не то, что надо говорить:
Вам кружит голову сознанье превосходства,
Ну что ж, тщеславие - не худшее из свойств,
Но я измучился читать в людских уродствах
Лишь безобразный отсвет собственных уродств.
Вы рассуждаете о Боге - это модно!
Но Бога цените дешевле пятака.
А я устал, устал, устал быть благородным
И постоянно подставляться для плевка.
Нет больше сил быть всепрощающим безумцем!..
...Но этим кончится заветный монолог
(Который выйдет истерическим и куцым).
Под хохот зрителей и топот пьяных ног
Мне Коломбина даст пощечину неловко,
Пьеро отвесит ржущей публике поклон,
И, крепко связан бутафорскою веревкой,
Я буду втиснут в наш заплатанный фургон...
И мы покинем этот город на рассвете,
Когда кривится уходящий диск луны.
Я буду спать. И, может быть, увижу сны
Про то, что счастливы Монтекки с Капулетти,
Что Гамлет жив, и стал известным пианистом,
И много всякого - что снится после драк,
Чтобы проснуться от объятий Жан-Батиста
И ощутить в руке свой клетчатый колпак.
2.
К чему пустые разговоры,
Больная совесть, страх молвы?
Мы все - бездарные актеры
И арлекины у любви.
Нелепо мерить грустным взглядом
Пространство сцены. Все старо:
Ты - Коломбина, я - Пьеро...
И только усложнять не надо,
Не надо реплики менять,
В них исправляя грубость слога,
И в страстной речи монолога
Судить, пророчить, обвинять...
Смотри: на всех застыла маска -
Кривой смешок или печаль.
Здесь крови нет -
Есть просто краска.
Пусть льется ведрами.
Не жаль.
На всех - такое же трико,
Колпак, бубенчики, манжеты...
Не надо усложнять сюжета:
Кто прям и прост - тому легко.
3.
Автору "Тартюфа"
Посмотри мне в глаза: ты не знаешь, как сделать карьеру?
Ты не знаешь, как ценятся слава, талант и перо?
Тяготишься свободой? Желаешь продать свою веру?
Я скажу тебе все. Это проще улыбки Пьеро.
Можно взгляд отвести, поклонясь раболепно и низко,
Шляпой пыль подмести, невзирая на разницу лет,
И лить слезы, порвав ароматный платок из батиста,
И со страстью упасть на колени на гладкий паркет,
И молить, и молить - задыхаясь до крика, до боли,
И ловить Эту руку, не смея прервать монолог,
Опьянеть от безумья своей унизительной роли,
И затихнуть, упившись позором, у царственных ног.
И, очнувшись, бежать от безглазых гримас Прозерпины
Анфиладами комнат - ослепнув, со звоном в ушах...
Вы не слышали, как гобелены смеются вам в спину?
Как высокие своды печатают сбивчивый шаг?
Это только пролог. Он смешон, как провалы трагедий.
Это блик на виске драматурга. Преддверие. Взмах.
Это лишь увертюра, где Горе и Радость - соседи,
Где страдание светится счастьем в усталых глазах.
А потом будет все: и фургоны, спасенные бегом,
И дорожная грязь, и трактиры, и возгласы труб,
Чтобы, скрыв седину и очистившись смехом, как снегом,
Стать прожженным артистом с трагической складкой у губ.
1987-1988
ДИВЕРТИСМЕНТ
О.Г.
Когда летит с пюпитра нотный лист
Под жилистою смуглостью запястья,
И возникает зыбкий облик счастья
В сиянии рахманиновских брызг, -
Тогда благословенное молчанье
Подкатывает к горлу словно ком,
И томное адажио страданья
Стоит меж нами с поднятым смычком.
1988
* * *
Полированным бемолем
Поперхнулось пианино.
Кто-то спутал наши роли,
Как дурной трактирщик - вина,
Как дурной аптекарь - яды,
Как твоя рука - бокалы,
Что тем вечером стояли
На поверхности рояля.
Кто-то спутал наши гримы,
Как издатель - переплеты;
От тебя осталось - имя,
От меня остались - ноты,
От тебя - восторг улыбки,
От меня - гримаса боли...
Спотыкаются бемоли
В осознаниии ошибки,
И, в сплетении амуров,
Из открытой настежь двери
Скалится клавиатура
На Антонио Сальери!
1989
* * *
Я нерешителен и слаб.
В агонии иссякли мысли.
Своих желаний вечный раб,
Я медленно бреду по жизни.
Устав от писем, встреч, гостей
Боюсь любви, как преступленья...
Во мне слились порыв страстей
И ужас неосуществленья.
И потому так темен взгляд
Прозрачных глаз, где свет - осколком:
Я весь - трагический разлад
Между самим собой и долгом.
Я Датский принц.
К чему жалеть
Меня за ложное безумье?
Я был бы рад прожить бездумно,
Когда б не знал, что это - смерть.
1987
БРИДЖ
Старый король умирал
В стрельчатой башне,
В зале, лишенном зеркал.
Тихо заполнила зал
Тронная стража
Строгим молчаньем забрал.
Юный наследник стоял
Бледен и страшен,
Траурно-важен,
Ненапомажен,
Был он уродлив и мал.
Регент рассеянно мял
Перья плюмажа.
Взгляд королеву искал.
Скрыв сладострастный оскал
Веером влажным,
Шла она, словно на бал.
С маленьким пажем
К ложу, где тихо рыдал
Карлик безбровый.
К ложу, где ветер гулял
У изголовий.
Что-то на башне рубец
Стал искривляться...
И тяжелы, как свинец,
Сонные пальцы.
Впился кровавый зубец
В алое небо -
Был ли он - Месяц Сердец? -
Был или не был?
Рушится, рушится свод!
Дайте же света!
Может, и вовсе в тот год
Не было лета?
Всплыло в горячем мозгу
Странное имя...
Трепет шелков на ветру,
Запах от дыма,
Юный и дерзкий вассал,
Ехавший слева,
Чувственным взглядом ласкал
Лоб королевы.
Но отчего этот страх?
Подлое имя!..
Травля в Шийонских лесах... -
Травля борзыми...
Красился синий стилет
Мастью червовой.
Скачет, как прежде, валет,
Но - безголовый.
Шахматный пол побелел
В стрельчатом зале,
Руки застыли как мел
На покрывале.
Плакал простуженный тролль
Хрипло и страшно.
Умер крестовый король
В пиковой башне.
1989
КОРОЛЕВА МАРГО
Что тебе осталось, Маргарита,
Что тебе осталось впереди?
В. Н.
Почернели шашечные плиты
От глухого шарканья молвы.
Что тебе осталось, Маргарита,
Кроме этой мертвой головы?
Пусты обесшпаженные ножны.
Для чего корона королю,
Если твой пленительный заложник
Никогда не скажет: Я люблю?
Полночь, месса, пыльная дорога,
Площадь, трон, Париж, Наварра, честь -
Это только кажется, что много.
Это только кажется, что есть:
Жизнь уже закончилась, застыла,
Как часы, где выбежал песок.
В выигрыше тот, кому - могила.
Проигрыш не слишком ли жесток?
Умер бог.
В пустынном храме жутко,
И на алтаре - вчерашний прах.
Умер бог, чья горестная шутка,
3атвердев гримасой на губах,
Превратила будущее в крах
Бесконечных доводов рассудка.
1989
Загрузка... 
