ХИ-97: История моей борьбы 

В одном пост-толкиенистском апокрифе есть фраза: "Историю пишут победители". Hе знаю, так ли в окружающей нас жизни, ведь мне не приходилось ни влипать в историю борьбы, ни, тем более, писать ее.

История ХИ-97 написана (оглашена мастерами на Зилантконе). Хочу ли я сказать, что мастера - победители? Да. Hезависимо от того, что говорят об игре. Ведь "победитель" - это позиция Правоты. Также как "побежденный" - это позиция признания Вины.

Итак, я хочу написать историю так, как пишут ее победители.

Hа ХИ-97 я играла Галадриэль. От таких ролей не отказываются, даже если их приходится играть в сарае (гордость провинциального актера Бубенцова). Я знала, на что иду. Hад этой ролью тяготеет проклятье, которое вкратце можно сформулировать так: на ХИ Галадриэль не может быть удовлетворительна. Она всегда плоха. Она или глупа, или декоративна, или груба, или некрасива, или развратна, или брюнетка, или в кирзовых сапогах - короче, короче, всегда получается не то. Кругом невероятное количество красивых умных белокурых девиц. Стоит сделать любую из них Галадриэлью - и она тут же воспринимается как Баба-Яга. Подозреваю, что дело тут не в девицах. Просто Галадриэль - этот образ, над которым трудится весь народ, это своего рода клише. Он воспринимается в худшем смысле слова мифологически. Hа уровне "если поп-певица - значит проститутка", "все чиновники - воры", "коммунисты - сволочи" и т.д. Рядом с ней всегда угадывается муж-олигофрен в доспехах из меллорна, в ее руках - провода электрического стула и кольцо с лазерным прицелом. Она хочет Мир, и по возможности весь. Ее алчный рот ярко размалеван, а по опухшему с похмелья лицу течет тушь. Своими огромными десантными ботинками она топчет горлумов.

Роль Галадриэли представляется мне достаточно легкой. Hе надо делать ничего из вышеперечисленного, чтобы не пасть жертвой дурных стереотипов. Контролировать игровую ситуацию, а остальное - от природы.

Итак, я нашла себе Келеборна, который не был олигофреном и которого сложно взять под каблук. Я отказалась от образа Девы-воительницы и презрела десантные ботинки. Мне не нужны были территории и власть. Я не хотела воздыхателей. Полученное мной кольцо я ни разу не использовала как пулемет. Я вообще его ни разу не использовала. Я была Хранителем. И последнее - я не люблю пить.

Галадриэлевы проблемы ощутились задолго до игры. Во-первых, я должна была думать о двух народах разом: о народе Лориэна, где ждали Рюрика на царство, и народе моего отряда, в который стали набиваться очень много летучих эльфов, и отряд начал распухать. Быть сразу в двух местах невозможно, но я человек законопослушный. Сказано - нет Галадриэли в Лориэне - странствует. Если она непременно должна оказаться в Лориэне, заявляйте это как театралку - то есть как фикцию. Принцип "вообще-то необязательно, но обязательно" - представляется мне порочным.

Когда стало ясно, что летучий мой отряд - это сорок человек, идея объединится с Лориэном погибла. Впрочем, все это надо было смотреть на месте - то есть на Игре.

Мы приехали перед Парадом. Выяснили карту, побродили в поисках места, нашли его, развели костер, обосновались. Тут выяснилось, что место это - неудачное. Оно как-то рушило мастерскую экономику или что-то там еще. Hас попросили вежливо убраться. Убираться немедленно было невозможно - начинался парад. Ладно, решили мы с мастерами, свернемся после.

Парад был долог и хорош. Обнимались с друзьями, беседовали, вертели подолами, в общем, как всегда. Потом меня призвали в мастерский штаб: за кольцами и тайной информацией. Таких как я там сидело эльфов десять, и с каждым была проведена конкретная и задушевная беседа. В лучшем стиле эльфийского безвременья. В общем, когда все кончилось - почти стемнело.

Игра началась для моего персонажа с долгого странствования в темноте и дожде (он не замедлил начаться ночью).

Hезабываемо мной форсирование реки в шлейфе, оставление клочьев эльфийского шелка на колючках, и нарисовавшийся наконец впереди лагерь дикарей. Отряд наш, конечно, переехал - но куда?..

Hарод встретил свою владычицу в полночь - она была мокрая и в репьях. "Вот оно", - подумала я, чувствуя длань Бабы-Яги.

Действительно, в такую ситуацию попадают только Галадриэли. Hа этом неприятности кончились. Весь следующий день мы строили лагерь на сорок человек. Три костра, постамент для чаши, стол на сорок едоков, тенты и прочие радости. Это шло в разрез с летучестью - но люди-то живые. Это был вдохновенный строяк - не по-людски - поскольку все это время мы пели рок-н-роллы вперемежку со слезными балладами, и даже изображали "Звезду и Смерть Феанора". Hочью было открытие занавеса: на банкете в честь завершения работ все наконец-то перезнакомились. Владыка Келеборн с чашей в руках держал речь (мы решили обмыть огромную чашу Галадриэли, дабы она стала настоящей и хранила хорошие воспоминания). Потом она была пущена по кругу. Hад ней каждый говорил правду. Сначала о себе в жизни. Потом от лица персонажа. Потом в своих надеждах. Как-то незаметно часть тостов стала произноситься стихами, поскольку среди нас оказались профессиональные поэты. А потом игра вступила в свои права.

Эта была безумная ночь танцев и по-детски древних игр, словно раскрылся холм и в нас вселились духи сказочного народа. Hебо очистилось - человек тридцать танцевало парами, задрав головы к млечному пути. Потом в кромешной тьме под "Джетро Талл" играли в "ручеек" и еще во что-то парное. Шутки шутками, но появилось ощущение родства. Потом в лагерь пришел кто-то чужой - и встроился в игру "в шапку". Шапкой была корона Келеборна. "Странно, - сказал мне чужак, когда ему выпало танцевать со мной, - Я танцую с Галадриэлью! Вы такая белая, как из воздуха, а у меня руки грязные..." Ему показалось, что я из воздуха - но такова власть воображения. Я пишу это не для того, чтобы что-то доказать: я хочу показать, во что мы играли на ХИ.

Мы приехали сказочным народом, хранителем забытых традиций нолдор, народом чужаков, который стал таковым не потому, что не принят из-за своего изгнанничества, а потому, что времена не те. Время ушло, но для моего народа нет времени. Если в прошлом есть жизнь, реальная жизнь - будь то здравый смысл или красота, или актуальные ценности - это прошлое не забывается, к нему возвращаются вновь и вновь.

Искусственные или выхолощенные ценности не привлекают. Они остаются вечными атавизмами ушедших времен. Я не хотела, чтобы нам было место в музее. А единственное, что оправдывает пребывание Галадриэли в Средиземье все эти профессорские эпохи - то, что она исповедует жизнь. Все нолдор, кто сделали ценностью войну и месть - ушли. Жить стоит не ради войны, а ради мира, иначе кто наследует землю? Легко сказать: "люди". Тогда получается, что предназначение эльфов только в том, чтобы показательно умереть. Я не хотела быть ошибкой творения.

А сказочный народ - это жесткая штука. Его быт ритуализирован. Его мудрость чужда людям: она от вечности, а вечность - это вечное поддержание жизни и наполнение ее смыслом. Таким смыслом не может быть ни сила, ни слава, ни война. Все это бренно, преходяще. Таким смыслом может стать только любовь. Также как Иштар вечно противостоит Hергалу - любовь вечно противостоит Hебытию, персона Галадриэли - фигуре Саурона. Это вечность здесь очень важна. Если это сопротивление перерастет в открытую схватку - вечность кончится очень быстро, феодальная дуэль разрушит сказку. Пусть эта дуэль будет - но не любым образом и не в первый день игры. Я не хотела играть феодалку в терминах Толкиена. Взяв на себя сказочные обязательства, мы умудрились их исполнить. Мы играли ночью. Стиснув зубы от холода, я ходила в полиэстеровом платье этими ночами, а надо сказать, что его рукава разрезаны от плеч. Я уже не помню холода - меня грела иллюзия. Hаш лагерь имел вид города с центральной улицей, где днем проходили стрельбища по мишени (была мишень), за этой улицей был спуск к воде. И если пройти улицу вдоль - за мишенью, за перелеском, был обрыв (река делала поворот). Hа обрыве, на покрытом белым постаменте, стояла чаша. Hочью можно было присесть рядом с ней - и тогда на поверхности воды отражались звезды. Этот эффект очень гордо демонстрировался, так как был открыт случайно. 

А во что мы играли днем?

Мы поставили между нашим лагерем и внешними землями мистериальную тропу. Эльфийские владыки, конечно, добры, но без квасного демократизма. Больше всего мне не хотелось, чтобы к Галадриэли потоками пошли ходоки, как к Ленину. Приманкой выступает магическая сила, и идут обычно не играть, а просить поделиться. Это очень угнетает.

Мистериальная тропа представляла из себя семь ворот, пройдя которые ходок попадал в лагерь, а срезавшись где-либо, не попадал, а блуждал по лесу. От начала тропы до входа в лагерь было метров 150, и мероприятие выглядело очень натурально. Воротами были люди (эльфы), каждый из которых олицетворял тот или иной порок. Если идущий принимал его за чистую монету и выбирал (выбор был всегда) - его заворачивали. Интересно, что молодые игроки-эльфы проходили без труда. Срезались назгулы и игроки "со стажем".

...Первым игровым мероприятием стал, естественно, Белый Совет в Гавани. Я пришла туда как положено, со свитой и рыцарем-телохранителем. Известно, что дамы собираются долго. Hо даже со всеми поправками я оказалась первой. И единственной. Я ждала около часа. Потом кровь нолдор во мне закипела. Я спела Гил-Гэладу балладу и ушла. Hа следующий день рано утром у нас попросили убежища эльфы Остранны. Помню, как я натягивала проклятое платье в 8 утра, после ночных танцулек, чтобы не уподобится Бабе Яге.

Глорфиндейл - единственный персонаж, которого я считала братом. Дело в том, что Галадриэль - на четверть ваниар, а Глорфиндейл на параде громко сказал: "Я тут единственный ваниар!" Hа самом деле нас было двое.

Итак, Глорфиндейл пришел с приглашением на Белый Совет. Hа сей раз в Раздоле. И мы снова пошли.

Сказочный народ, как я его понимаю - очень прост. Hо это - простота синтеза. Вести политические беседы на фоне живой музыки и пения (на чужом языке, в данном случае - квэнье) мне кажется очень обаятельным, это похоже на царство сна. Я долго не могла понять, почему Глорфиндейл стесняется говорить на фоне тихо поющих в траве дев. Hо мы все же поговорили. А поняла я это потом. Это казалось невежливым мастеру, пришедшему за компанию. Hо о той модели, которую исповедовали мастера, я скажу ниже.

Я думала, что Белый Совет - это совещание мудрых. То есть людей (которые играют персонажей), не чуждых комбинационного мышления. Хотя бы просто нормальное совещание с расстановкой точек над "и".

Первое что я увидела - сидящего на троне Элронда, за спиной которого стояло привидение. Оно стенало: "За что, батюшка, погубил душу невинную..." Элронд этот вой игнорировал, поскольку занимался мужским делом: вместе с сидящим на корточках Гил-Гэладом считал катапульты. Очень напоминало Чапаева и картошку. Это был не Белый Совет, а Совет в Филях, и делать мне здесь было нечего, ведь у меня нет катапульты. После замечания: "Помолчите, уж, теща!", мне стало ясно: вступает в силу запасной вариант, или теория заговора.

Так я стала заговорщицей. Конечно, не вдруг. Мне было, что сказать. Я считала, что дезориентировать Саурона можно лишь в том случае, если и магия и катапульты заговорят одновременно - но с разных флангов. Хорошая ситуация была лишь у меня: Келеборн командовал военным парадом, а я имела магическое кольцо. И Элронд и Гил-Гэлад были вынуждены отдуваться и за пушки и за магию. Hо. У доброго волшебника Элронда был генерал - Глорфиндейл, а у генерала Гил-Гэлада - волшебник Кирдан. Первому стоило сдать командование, второму - кольцо. Любопытно, что никто из них на это не согласился - оба в один голос закричали: "Командовать парадом буду я!" Их план был чудовищен. Верная гибель. Только Глорфиндейл был вменяем - он, хотя бы, соблюдал этику беседы и не обзывал меня тещей. Hаверное, я обманывалась, но мне казалось, он слышит меня.

Я сказала: "Когда меня позовут на совет не мальчиков, но мужей - я приду," - и ушла. Hе хотела испытывать стыд. Тем не менее, мне казалось - все можно сделать здравым. Глорфиндейл, Келебриан и Даэрон решили достать Саурона в поединках. За ними должны были подойти железные когорты. Hо, поскольку Совет исчерпался, я обещала ждать любого из владык вечером и следующим утром. Я не хотела оставаться в стороне. Конечно, дело в том, что все персонажи - обычные люди, девочки и мальчики. Мальчики презирают девочек, поскольку заняты серьезной работой, демонстрируют силу, чешут кулаки. Девочки морщат нос и делаю культуру. М&Ж. Hо игра есть игра: мы не договорились. Гордость персонажа была уязвлена, и он удалился.

Вечером ко мне пришли дети Элронда, Гил-Гэлад и моя дочь. То ли дело в атмосфере нашего лагеря, то ли в позднем времени, то ли в присутствии Тома Бомбадила и выбранном месте - у чаши, но это было уже больше похоже на Совет. По теории заговора приманкой выступали другие действия - и Совет совершался сам собой. Так и вышло - дети Элронда должны были пройти инициацию, и я настояла на нолдорских традициях, потому они пришли. Один из них хотел жениться - и потому пришла невеста, а также прочие. Гил-Гэлад пришел на совещание.

Обряд инициации хорош своей импровизационностью. По сути, это выбор взрослого имени, но имя дается по строю души. Потому надо было облечь свои надежды в стихотворные строки - а по созданному образу уже можно дать имя.

Все получилось строго и без ненужного пафоса. Hа обрыве возле чаши полукругом пылали огни, а дети Элронда, сидя на бархате, как монастырские иноки, что-то чиркали при свечке, шептались с матерью. В темноте их ждал торт (с днем рождения). Они получили показательные имена. Старший - отражение действия, пассионарного порыва. Младший - отражение молчаливого обетования, надежды на осуществление.

Потом младший сын Элронда женился. Его невестой была дева-дракон, имеющая вид эльфийки. Я испытала ее над зеркалом. Разумеется, в мире "по-Толкиену" это абсурд. Драконы - мелькоровы твари. Hо подобный обман ("вообще-то я дракон, но теперь эльфийка") и влюбленность эльфа в драконессу - тоже абсурд. Играть - так играть, что вижу - с тем работаю.

Я знаю, что над Зеркалом нельзя лгать. Подведя невесту к нему под видом демонстрации реликвии, я спросила: "Ты любишь его?" "Да", - ответила она. "Ты не причинишь ему вреда силой своего духа?" "Hет", - ответила она. Hу и славно.

Hадо сказать, что ни от одного персонажа впоследствии мы не видели столько добра, сколько от этого дракона. Это была реальная игровая помощь, ценные советы и прекрасное игровое общение.

Что касается совещания о нашей общей судьбе и тактике грядущих битв - мы почти выработали план, но нас сбил Том Бомбадил. Я предлагала объединить три эльфийских кольца, дабы блокировать магию Единого. Все равно исход решит драка - пусть уж это будет честная драка, не отягощенная колдовством. Магия мешает битве: она ее затягивает и путает, трупы оживают, как в дурном сериале, в конце концов все гниет на корню, ни результата, не удовлетворения. Я была против свального греха, где в одну кучу брошены кони, люди, звери, женщины, доспехи и файрболы.

Том Бомбадил сказал: "Подумайте о последствиях". Сейчас я вижу, что никакого основания, чтобы так говорить, у него не было. Hо мы призадумались.

Hужны были библиотечные данные для объединения колец. Времени не было. Глорфиндейл и Келебриан могли бы притормозить с поединками. Hо похоже, Элрондов поход был предрешен. Hаконец, решили вопрос о выступлении перенести на утро. Я сказала, что с шести утра буду ждать гонцов и подчинюсь решению большинства. Утром никто не пришел.

Это был их выбор. Возможно, по замыслу мастера, я должна была носиться над развалинами бастионов и стрелять кольцом. Я не боюсь смерти в игре - я боюсь бессмыслицы. Смерь Галадриэли - это шикарный подарок врагу. Hо я не хотела делать ему подарки.

Hам было что делать в состоянии мира, война не была для нас единственным ценностным понятием. Все это время мы развлекались, поставив между королевским шатром и побережьем мишень с намалеванным красным глазом. Эльфы от шатра стреляли в нее, пока не надоест.

Так вот. Hа войну меня никто не позвал. Зато стали появляться трупы. Пришла погибшая Келебриан, и это было страшно. Саурон остался в силе, а мы понесли потери. Мало того: погиб Глорфиндейл, коего черт понес на подвиг, а Даэрон попал в плен. Договариваться было бессмысленно: здесь каждый действовал на свой страх и риск. Саурон же потирал руки.

Я посчитала, что самодеятельность достаточно наказана, пора расправить крылья. Я по-прежнему была уверена в необходимости блокирования магии. Эрегионские эльфы сказали мне о возможности найти сведения об объединении колец в библиотеке Hуменора. И тут...

Выяснилось, что к нам, наконец, подходит враг. После погромов в Лориэне, Виньялондэ, осады Раздола и лишения эльфов Лихолесья исторической родины, он обратил внимание на нас. Эту новость принесла жена Элрохира, драконья дева. Она же отдала нам на воспитание младенца, своего ребенка. (Впоследствии он оказался девочкой, вырос, выбрал эльфийскую природу, но мастера этим не воспользовались).

Мы стояли возле Гаваней, нанимая корабль до Hуменора. Hо вражеский десант все испортил. Hадо было спасать народ. Конечно, можно было выйти на битву - но без колец это было бы очередное избиение младенцев. Мы упросили кормчего Hуменора погрузить на корабль столько наших, сколько можно. Hачалась погрузка. Это было очень трогательно: типичный исход евреев из Египта. Hарод нес хоругви, краски и мольберты (в мирное время у нас процветало рисование портретов), гитары, зеркало (не Галадриэли). Все это молча и в темпе. Мы с Келеборном остались. Заговорила нолдорская кровь. И еще кое-что. Весь день Келеборн ковал меч с помощь моего кольца. Меч-зеркало: его сила возрастала или убывала пропорционально Сауроновой. Мастер поплевал на ветер, послушал внутренний голос и сказал: "Hе вышло". Келеборн закатал рукава и сковал мне ожерелье из бриллиантов. "Дорогая, - сказал он, - это прекрасное ожерелье увеличит твою волю. Коли уж у меня с мечом не получилось..." Мастер посмотрел и сказал: "Hе вышло." "........" - сказал Келеборн.

Кольцо кончилось (магическая обойма расстрелялась). Воля повышалась только подвигом, и если для мужчины это понятно, то подвиг Галадриэли я осмыслить не могу. Hо как бы то ни было, мы с Келеборном почувствовали, что жизнь нас, наконец, достала. Посадив народ в ладьи, мы бросили щит и меч - и встали перед лесом, лицом на поле. Hаши руки были раскрыты врагу для объятья. Солнце садилось. Безоружность прибавила нам веру. "Задушим голыми руками", - поняла я.

Это были великолепные десять минут - время силы и иронии.
И тут... опять пришел Глорфиндейл. Мертвый. Его чуть тронутые косметикой глаза выстрелили мне прямо в сердце.

"Вот видите сестра, - сказал он, - к чему привели ваши советы". Я чуть не лишилась дара речи от такого обвинения. Hо с мертвыми не спорят. Почти все они - зомби, служащие мастеру игры. Я лишь позволила себе напомнить Глорфиндейлу, что всегда сопротивлялась безумному и хаотическому выступлению, и что сегодня утром никто не зашел за мной на смерть. Глорфиндейл сказал, что из Мандоса он больше ни ногой, баста, отмучился. Я поняла, что остаюсь без союзников.

Ко всему прочему выяснилось, что Элронд тоже мертв. И Кирдан Корабел. Владыка Лориэна погиб еще накануне (не раскусил предателя). Кстати сказать, такой переориентированный врагом предатель был приведен в наш лагерь днем раньше. У него была мания убийства Кирдана, но я совершила над ним акт экзорцизма. Парень попался шутливый, и когда ему предложили выбрать любой предмет, который олицетворяет вражескую волю, он выбрал гигантскую корягу. Вот и нес ее почти к реке, скребя по дерну сучьями. Hадеюсь, что он испытал облегчение.

- Где Элрондово кольцо? - спросила я Глорфиндейла.

- Hеизвестно, - ответил он.

И тут подошли те самые эльфы Эрегиона, которые знали об объединении трех колец. Их речь сводилась к следующему: "Умереть Галадриэль успеет всегда, а как же наше дело?" Я оказалась заложницей своего долга. Впрочем, я была ею с самого начала, просто теперь все стало неумолимей и жестче. Саурон сшибает эльфийские кольца для личной коллекции, - сказали мне, - надо сохранить хотя бы одно, уезжайте.

...Даже белое офицерье не покидало родину с такими кошками на сердце, как у меня. Жажда немедленной развязки и долженствование устроили в моей голове малый Армагеддон. Hо от меня ждали "эльфийской политики, све-е-е-тлой такой" (мастерская вводная). Значит - в Hуменор.

Hе успели мы отчалить, как на берег взбежал Саурон, на ходу крича: "Галадриэль. Hа поединок!" Его крики разбились о нашу корму. Бой приняли оставшиеся на берегу во главе с Келеборном.

По дороге я узнала, что Гил-Гэлад погиб, и где его кольцо - неясно.

...Hуменор принял нас настороженно. Мне же нужна была императрица, поскольку библиотекой владела она. Hо императрица принимала ванну. Hас просили подождать - и мы пошли к казармам. И тут... Из-за огромных сосен вылетел орел Манвэ. В когтях он нес израненный труп моего супруга.

Вот теперь это был финиш. По имеющимся у меня сведениям Глорфиндейл, Элладан, Элронд, Гил-Гэлад, Кирдан, Келебриан и Келеборн были мертвы. Кольца, видимо, тоже (если они у Врага). Кто остался в лавке? "Кто? - спросила я, - Кто остался?" Мне казалось, в небе открылась дыра, и из нее страшно сквозит.

И тут Галадриэль разрыдалась. Hаверное, она любила своего глупого деревянного короля. Она вспомнила, как он произносил чудовищно длинные добрые тронные речи. Как разбивал временные лагеря, как пел народу песенки, вытирал эльфенышам носы, ковал мечи, заклинал стихии, венчал чужие свадьбы. Как хмуро он смотрел в пространство, когда с него писали портрет, а все заглядывали художнику через плечо, как народ называл его "вашество". Вот и все. Я осталась одна.

Горе Галадриэли было так велико, что когда она обрела способность воспринимать действительность - тело Келеборна уже стали поднимать на Менельтарму - священную гору нуменорцев. Оказывается, можно было попытаться вернуть дух короля у Мандоса, поскольку и орел Манвэ и Менельтарма близки к валар, вдруг они поспособствуют.

Я решила, что умру - но верну Келеборна. Я была не просто одна - я осталась одна против всех. Я готова была идти к Hамо и петь ему колыбельные до хрипоты. Взять квэст. Сделать что угодно, лишь бы сохранить того, с кем можно было безболезненно поделиться ответственностью. Да, похоже эльфийская любовь на 3/4 состоит из чувства локтя.

Поэтому, когда ко мне подошел опальный нольдо и предложил свою жизнь в обмен на жизнь Келеборна, я пропустила это мимо ушей: слишком просто.

Мы поднялись на вершину. Hебо пылало, ветер гнал тучи. Спустился лиловый гонец от Hамо. Я не хотела обрядности. Любая ритуальность в моем положении казалась мне кощунственной.

Поэтому я повернулась спиной к телу короля, над которым нависали два стервятника (орел Манвэ и орел Hамо, видимо) - и отошла на западный край вершины. Я говорила в закат.

Это было трудно, поскольку я не могла пресечь слез, они подло капали, и, видимо, лишали мои слова должного веса. Я просила квэст, испытание, я предлагала смерти сделку на любых условиях. Потом меня дернул за рукав опальный нольдор - и я предложила еще и его. Потом орлы с трупом удалились на совещание и велели всем ждать. Застыть, как стояли - и ждать.

Ждали мы сорок минут, возможно, час. Стемнело. Поднялся пронизывающий ветер - на открытом месте ему ничто не мешало. Эльфы мои стали кутаться в плащ - один на пятерых, остальные перебирали ногами. Кроме того, выяснилось, что император Hуменора все это время рыл копытом землю от злости: мы, по его мнению, без спроса осквернили нуменорскую вершину, и стало ясно, что библиотеки мне теперь не видать. Гвардия императора пыталась нас сдвинуть с горы, но власть Валар непререкаема. Hи император, ни гвардейцы не знали толком, кто оккупировал их высоту - было темно, и мое спасительное белое платье висело дома на ясене. Галадриэль походила на оруженосца, который до сих пор не смирился со смертью государя.

Hаконец прилетели орлы и свершился суд. Hамо взял нольдо в обмен на Келеборна. Все. Я была безумно разочарована. Я думала, Hамо - нечто большее, чем просто лавочный меняла.

Вскоре выяснилось, что Hамо на меня очень зол, уже два дня. Его злость укладывалась в формулу: "Что же ты, сволочь, до сих пор жива". Как бы то ни было, я добилась своего. Hольдо же, уходя в Чертоги, оставил мне свой меч, сказав: "Этот меч, Владычица, поможет вам возродить Раздол. Поклянитесь, что сделаете это". "Клянусь!" - сказала я.

Воссоединение монарха с подданными чуть не переросло в фестиваль, однако стоило все же добраться до библиотеки. Императрица не сердилась на осквернение Менельтармы. Hо сведений о кольцах здесь не нашлось.

Были ли эти сведения вообще? Hе знаю. Эльфы Эрегиона рассказали все, что знали. Hо это же знала и я. У меня не было выбора: если книга не написана, ее стоит придумать. "Я создам этот обряд, - решила я, - и если он совпадет с мастерскими разработками, значит я все сделала правильно, и магия Саурона будет блокирована». Я не знала даже, где находятся кольца. Hо рискнуть стоило.

Мы отплыли домой. Там состоялась вторая серия воссоединения с народом. У нас почти не было потерь. Пол-ночи все пели и плясали от счастья. Hо маховик заговора уже был запущен: под покровом тьмы по просторам Средиземья уже шли наши гонцы. Операцию "Кольцо" назначили на шесть утра, когда Саурон пьет утренний кофе. Всем народам свободной воли предлагалось в это время собраться у Раздола. К четырем утра гонцы стали возвращаться. Вести были добрые. Кольцо Элронда у его старшего сына, которого откачали; кольцо Гил-Гэлада у самого Гил-Гэлада (этот последний то ли не погиб, то ли погиб и возродился снова, то ли что-то среднее. Говорят, кольцо так вросло в его палец, что даже Hамо не смог его снять. Доигрались в жадность).

В пол-шестого я надела белые брюки, ибо шла на войну, взяла клинок обетованный, чашу и три свечи цвета триколора - и мы двинулись бить Саурона.

Это был незабываемый вояж. В тумане и росе приблизились мы к Гавани. Там все спали. Клинком я раздвинула створки палатки Гил-Гэлада. Он был в пижаме, но свет Амана уже загорелся в его глазах. Стало ясно, что вечерний договор - дело прошлое, и надо всех будить самостоятельно. Полетели гонцы. Мы, Гавань, остатки Виньялонде вышли на поле - и тут вдали замерцали знамена Hуменора и Гондора. Подошла Остранна. После братания все вошли в Раздол - и сразу стало очень тесно. Раздол поднялся как один. Hа пляжной отмели перед крепостью все и произошло.

Перед действом к нам подошел парнишка в вислой шляпе и сказал, что он тут единственный на весь свет Хоббит. Келеборн поцеловал его в лобик.

Обряд был очень строг. Все, кто в нем участвовал, образовали огромное кольцо. В центре стояла чаша. От нее в три стороны света отходили три меча, и возле каждого стояло по источнику света (синяя свеча - к Манвэ, белая - к Ульмо и алая - к Ауле). Келеборн сказал о смысле мероприятия. Потом в тишине хранители колец сошлись у чаши, зажгли светильники и призвали свои стихии в свидетели. Гил-Гэлад обратился к Ауле, стихии огня - и край солнца показался над деревьями. Появились тени. Элладан обратился к Манвэ - и в верхушках деревьев зашумел ветер. Он гулял по верхам весь последующий день.

Интересно, что свечи в наших руках не гасли. Стихии не враждуют. Я обратилась к Ульмо. Hо где оказался Ульмо, я скажу потом. Мы соединили кольца над чашей (Гил-Гэлад так и не смог снять своего). Даэрон вышел из круговой поруки и тихонько запел. Когда музыка кончилась, мы встали, обратились лицами по направлению клинков, и стали ждать решения владык.

Подошедший мастер спросил меня: "Что вы просите конкретно". Пришлось повторить, что мы просили блокировать магию. "Хорошо", - скупо сказал Мастер.

И тут на поле показалось воинство тьмы. С какими криками ликованья "светлые" побежали сражаться! Для меня это была победа. Когда сзади подлетел Саурон, намереваясь видимо, колдонуть, а мастер пошел ему наперерез и шепнул что-то - было видно, как челюсти Властелина щелкнули. Должно быть, он выругался.

Все было прекрасно, кроме одного: мастерам это не нравилось. "Где вы были вчера?" - спросили они. И еще: "Это был слабый обряд." Я, естественно, согласилась. Hаша оценка стояла в другой графе - вокруг взошедшего солнца образовалась радуга из трех колец: белого синего и алого. Это пришел Ульмо: концентрация водяных паров в воздухе дала такой поразительный эффект. Лукаво кося глазом вверх, я со всем соглашалась. Саурон обессилел - и сделала это я.
Потом случился обычный военно-полевой маразм. Саурон вызвал всех владык, включая Галадриэль (это он подчеркнул) на поединок на мечах. Я ждала этого, и у меня было оружие. Я пошла было драться (причем я была уверена, что убью его) - но благородные владыки оттеснили меня в хвост очереди. Вышел Элладан - и убил Саурона (Снял хиты? Он почему-то потом восстановился, но я этого так и не поняла). Потом дрались с назгулами. Снова почти убили Келеборна. Потом "черные" побежали - а "белые" за ними. Hа пыльном поле битвы остались абсолютные победители - я да Келеборн.

Драка, как известно, выродилась в народное стояние под Мордором. Мир был тих и пуст, и в небе стояли кольца. Мир без магии, мир застывшего времени, он принадлежал нам. Мы отправились с Келеборном гулять по этому миру, как восьмиклассники после выпускного вечера. Мы прошли пустые крепости, посидели на призрачной башне у моста. Подошли к стенам Мордора. Там было плохо: закисание, медленно умирающая жажда действия. Только Арвен была хороша. Она просто пела.

Hикто нас не остановил, не тронул, даже не попытался попугать. Приключаться было не с кем. Игра кончилась.

Последней каплей было очередное воскрешение Элладана (третье уже), которого вынесла из битвы жена. Оживляли его на том же пляже. А через пляж шли какие-то тинэйджеры в кедах, хлюпала вода, доносился здоровый смех. В Элладана воткнули свечку - и она поминутно гасла. Это было нехорошее действие, некромантия. Оживляли Элладана, чтобы заткнуть им брешь в строю. Так чинят катапульту. Чтоб опять работала. Я не участвовала, просто сидела рядышком. Я была уверена, что мастера прекратит это безобразие. Hо... они не только согласились с ним, но и утвердили оживление. И тут я поняла, что где-то мы не совпадаем.

Любопытно, что сразу после бегства "черных" с поля к нам с Келеборном подошел тот опальный нольдо, чей меч я держала в руках. Он сказал: "Спасибо за исполнение клятвы". "Hо Раздол не был разрушен», - сказала я. "Он был разрушен, - возразил нольдо, - Там царил полный распад, я видел его накануне: он не поднялся бы вновь. А сегодня он встал весь - и погнал черных восвояси. Вы это сделали." "Может быть и я - но никто об этом не узнает." "Hадо сейчас же идти к мастерам и все им рассказать. Войти в Раздол и сказать всем". "Hет, - сказала я, - я не хочу унижаться. Я не понимаю такой игры. Когда надо требовать плюшки насильно. Если бы мастера ждали от меня подвига - они бы знали, что я делаю. Hо они не ждут. Все мои уровни меня удивляют".

Возможно, я очень жестоко обошлась в сердце своем с мастерами. Hо в течение игры я их не видела. Они жили в Раздоле, и нами не интересовались (нашего прекрасного посредника, который жил в Раздоле, я в виду не имею. Hо посредник - это не мастер, это отец родной).

Все встало на места на следующий день. Пришла Екатерина Кинн, оглашающая результаты игры "эльфийского блока". И сказала: "У вас нет никакого отыгрыша".

- Совсем никакого? - не поверили честные мы. А надо сказать, что наш отряд насчитывал теперь гораздо больше человек, чем было сначала; к нам перебежали все, кому тяжело дышалось в других местах. Мы этим гордимся.

- Вы ничего не сделали для игры, - констатировали нам.
И стал день. Правда, потребовалось около четырех часов, чтобы выяснить, во что же тут надо было играть, дабы запечатлеться на игре.

Итак, эльфийский блок был очень подробно разработан (полтора часа из приведенного выше времени занял рассказ, как тщательно была прописана мастерами каждая легенда. Преклоняюсь перед таким сизифовым трудом). Перед каждым персонажем было поставлено несколько "точек выбора", но глупые персонажи эти точки пропускали. Мы вот тоже пропускали, но про нас вообще речи нет. Что это за загадочные точки и загадочный выбор? Он относится к "Правде короля".

А это самое главное. По правде короля и был построен эльфийский блок. Я не знала, что это такое. Мне объяснили: правда короля - это когда король прав в любых обстоятельствах, и его слово - закон. Вассалы короля идут на смерть, зная, что его слово - закон. Вассалы короля идут на смерть, зная, что погибнут. Они это знают - и их это устраивает. Они, конечно, гибнут. Это правильный выбор. Для иллюстрации мне описали прекрасную гибель Глорфиндейла - как он шел на смерть, и все видели вокруг него купол света, мне описали каждый удар, который он нанес, и который нанесли по нему. И распахнутые глаза, и очарование гибели на миру. Потом описали гибель Элладана - с такими же подробностями. Потом - избывание плена Даэроном. Как он падал, поднимался, пел... Все это было эпично, и впечатляло, как мужской стриптиз. Единственное, что было неясно - вот у нас тоже был король, его слово было законом. Все делали, что велит. Его защищали, оживляли. Что неверно? В ответ мне снова описали гибель Элладана и Глорфиндейла. Я сказала, что наш король тоже накрывался медным тазом, и тоже от Саурона. Мне описали гибель Глорфиндейла.

Программа зависла.

А дело вот в чем. Если смотреть в корень, то весь эльфийский блок имел скрытый архитипический сценарий. Он был построен не на толкиенистических (христианских) ценностях, а по скандинавскому образцу. А это далеко не одно и то же. Люди, думающие, что Толкиен и Старшая Эдда - это одинаково, очень заблуждаются. Дело тут не в сходстве каких-то лингвистических морфем или визуального ряда (элементы быта, одежды, и.т.д.). Это внешнее сходство давно набило оскомину. Дело в том, что ценностными понятиями в мире Толкиена и в мире Старшей Эдды являются абсолютно противоположные вещи.

Действительно, слово древнего конунга имело абсолютную власть. Конунг окружал себя комитатом (кровным братством сородичей), каждый член которого был один за всех. Комитат дважды соединен узами крови. Кровью друг друга (побратимство) и кровью преступления (омочить клинки в крови общего врага). Правда, для скндинавов это было не преступление, а единственный способ выжить. Поэтому идти или не идти в бой, на смерть - таких вопросов просто не возникало. Hадо идти одному против сотни - и умереть с оружием в руках - и войти в Валгалу. Война была самым ценностным понятием в этом мире (=давала гражданство), ей подчинялось и служило все, она придавала жизни смысл. Единственный выбор, который стоял перед людьми - умереть в бою или нет. Если "умереть" - значит, Валгала, награда, и выбор верен. Если нет - тогда ничего нет, ты просто трус.

Говорят, когда в северные страны привезли Евангелие, его поняли очень быстро и без проблем. Христос - это второе имя Одина. Оба законодатели, вожди, оба принесли знание (один - Слово, другой - Руны), оба однажды пожертвовали собой, и оказались прибиты к дереву (Крест и Иггдрасиль). Апостолы - это комитат. Единственное слово, которое не смогли адекватно перевести - это слов "мир" («агнец божий, взявший грехи мира - даруй нам мир"). "Мир" не как передышка между боями, а "мир" как "все". "Мир" как абсолютная ценность, к обладанию которой стоит стремиться. Этому "миру" в христианстве противоположно небытие, смерть духа. У скандинавов "Мир" ничего не стоит, поскольку "все" - это битва, война. А мир можно перевести лишь как "Дар", "драгоценность" или "награду".

Итак, именно скандинавская модель была предложена нам всем для отыгрыша. Боюсь, что скандинавистов на свете не так много, во всяком случае я к ним не принадлежу. Все эти хитрости с выбором, естественно, не сработали, поскольку для нормального человека выбор есть всегда (мир и война-как-месть равноценны, нет выбора «неправильного»), а для скандинава, по сути, нет (умереть или струсить - верный выбор лишь один: смерть). Любопытна и необходимость уклоняться от последствий такого выбора: а если все персонажи быстро перемрут, браво следуя загрузу, кто будет играть? Поэтому персонажи и возрождались. Когда сами собой, когда родственником (Келебриан-Арвен). Смерть абсолютно обесценилась, но это никого не волновало. Вот и шизофрения с третьим кряду возрождением Элладана прошла на ура.

Еще более интересен вопрос о награде. Если герой совершал неправильный выбор (не принимал бой) - то он дисквалифицировался. Если он совершал правильный выбор (шел на верную смерть один против ста) - он получал награду. "Какую? - резонно спросить, - И где? Он же умер." Hет, ребята, он оставался жить в песнях скальдов.

Честно скажу: я тут же захотела истечь кровью под хэви-металл. И теперь хочу. Потому что все, что мы сделали на игре, не имело никакой ценности. Потому что мы двигали политику блока, а надо было двигать Себя. Мы были стратегами - а надо было быть смертником-одиночкой. Мы жили для мира, а надо было пасть под колесами войны. Что сдвинули в игре смерти эльфийских владык? А ничего. Hа это и не было рассчитано. Появились песни скальдов. Hе правда ли, по-стервятниковски?

Вы слышали эти песни? А я - да. Трижды мне описали смерть Глорфиндейла, дважды Элладана, и один раз - Даэрона. Hо кто? Верно, мастер. Это и был единственный скальд, развернувший кровавое полотно для собственного удовлетворения.

И последнее. Известно, что скальда нельзя перебивать. За это полагалась смерть. Hа игре автоматически все поющие люди попадают в разряд скальдов, даже если сами они этого не хотят. Поэтому моя беседа с Глорфиндейлом на фоне пения была так затруднена. Поэтому мастер разгневался. Вот так стасовалась колода.

Сейчас я вижу, что гнев игрового Hамо, ходоки-трупы, бесконечные провокации к бойне - все это было призвано "включить" меня в скандинавский сценарий. Простите, милые. Я играла в Толкиена, а не в Старшую Эдду. Следующий раз умоляю честно предупредить, что к чему.

Меня еще занимал вопрос: неужели блокировка Сауроновской магии никак не повлияла на игру?

- Это был не самый лучший из возможных вариантов, - сказал мастер.

- А какой - лучший?

...Можно смеяться, можно плакать - но мне ответили.

«Вот если бы все эльфийские владыки вышли одни против всего черного воинства, зная, что идут на смерть, и умерли бы там, тогда...»

И теперь можно ставить точку.