Врата сна располагались в монастыре св. Иоанна, что на мой взгляд имело отношение к последующему Делу о Фаворском свете, источник которого искался в разных областях, и в конечном итоге был определен как «наваждение».

Это было мое единственное паломничество в страну Сновидений, и оно стало более чем достаточным, ибо за краткое время она открылась мне вся - мимо всех законов.

Первым делом я получил фрагмент некой головоломки, Ключ, который ни в коем случае нельзя было потерять, иначе «не проснусь». Выйдя в двери с намерением обнаружить хоть какую-либо истину, я долго блуждал вдоль нитей, все из которых оказались порваны. Мимо и противоходом брели, неслись, сбивались группами души спящих, и у них было направление. Поняв, что для меня направления нет, и нет ни одной нити после последнего обрыва, пошел я интуитивно, сиречь идиоритмически. Вскоре впереди показалось строение, более всего похожее на лабиринт. Я обошел его и, найдя вход, вошел. Лабиринт был совершенно пуст.

Впоследствии многие люди уверяли, что такого быть не может, ибо это место всегда было освещено и имело хозяина, и изобиловало гостями. Таким образом, я даже во сне находился не в своем времени и пространстве, словно с изнанки реки.

После этого я побрел куда глаза глядят и в зарослях обнаружил обрыв нити, приведший меня на кладбище. Это было земное место, совсем не похожее на мир снов. Признаюсь, я даже подумал, что вообще проснулся, и принимаю одну явь за другую. На кладбище сидел добрый могильщик, который чистил свои ножи, коими счищал с могильных плит наросты. На вопрос «быть или не быть» - основной для моего сердца - ничего внятного он не сказал, а показал вместо того могилы. В центре кладбища возвышалась женская статуя в белом покрывале, похожая на Марию Магдадину или на истину под покрывалом, ибо божья матерь никогда, даже в скорби, не скрывает своего лица. На вопрос, могу я заглянуть под покрывало, могильщик пожал плечами, и я осмелился.

Истина под покрывалом оказалась эфемерной и смешной, являя собой муляж из метлы, пугала, куста и зацветшего папоротника. Это последнее я посчитал знаком добрым, ибо зеленая растительность внутри говорила о наличии некоторой жизни, хоть и в низшей форме. Оторвав папоротнриковую ветвь и заметив ее полное сходство с пальмовой, я пошел дальше.

Постепенно идти стало легко, и снова обнаружилась нить. Не видя вокруг себя никаких христианских символов, кроме кладбищенских крестов, а также знаков прочих вер, чувствовал я себя безопасно и непредвзято, так как понял, что блуждаю по четвертому аду – аду языческому, а следовательно душ у принцессы Атэх не три, а четыре.

Наконец, нить окончилась, оказавшись примотана к стволу кедра. В полной тьме впереди мерцала стена. Идя вдоль этой стены, я набрел на ров, за которым пути не было. Вернувшись, я обошел стену, сколько смог – но также не обнаружил ни входа, ни путевоителя. Тогда я пролез под стену, где стоял – и понял, что попал куда надо! Впереди меня был багровый шатер в монистах, а под ногами плотные заросли сада, далее испещренные цветами. Спиной ко мне – видимая сквозь прозрачный виссон – сидела фигура, которая была вся обращена ко входу, незримому для меня.

Так и случилось, что в святая святых я попал с пальмовой веткою с заднего хода, с извечной своей изнанки. Поднялся девичий крик – но поскольку был я уже внутри, менять что-либо было поздно.

На высоком троне в шатре сидела Она – блудница на звере, императрица, третий аркан Таро, принцесса Атэх. Видом она была черна и прекрасна, и одета Изидою. Она расхохоталась, и четыре белые маски у ее ног тоже. Она изумилась, как можно было не найти вход, я же и теперь не знал, где он и что там. Выяснилось, что на входе стоит Привратник, и пускает через одного, в основном мужчин, а дев и кастратов – одного к десятку. Принцесса хотела навести видение на самого красивого мужчину Византии, чтобы он помог ей сложить мозаику Города, вынося ее в сон из яви, иначе душа Города погибнет. Как я понял, это будет ее сезонный муж, как во всех лунных мифах, а мозаика сия – наши Ключи, без которых можно и вовсе не проснуться.

Я поразился, какой глупец будет так рисковать. «Какая глупость!» - поразилась в свою очередь Атэх. - «Мы вольны распоряжаться своими снами». Тут вмиг понял я, что никто не волен заставить человека спать, если он бодрствует, или наводить на него добавочные грезы, если он без того спит. «Чем ближе ты к своему страху – тем ближе ты к своей цели», - сказала Атэх. Цели у меня не было ни здесь, ни где бы то ни было, поэтому я ничего не боялся. Если бы принцессе Атэх нужен был ее народ, тут уже толпилась бы очередь тех, кто пожертвовал своим Ключом во имя чужой красоты, или во имя мировой Души, или во имя всего того, чем нас обычно соблазняют.

И, поскольку принцесса Атэх совершенно не соблазняла меня – я спокойно отдал ей свой Ключ. Пусть у нее хоть что-нибудь получится.

После этого стало мне совершенно счастливо и хорошо, ибо утратив последнюю связь с миром живых я наконец обрел полноту – полноту полной пустоты. В этот момент мое молчание встретилось с моей и общей тишиной.

Принцесса, роняя странные, бессвязные фразы, исполненные пустоты, за которой можно найти много смыслов или ни одного, бросила наземь свои карты. И снова расхохоталась, ибо выпало мне Солнце. Карта торжествующего разума и света человеков. После этого одна из дев подала мне красный мак. «Не знаю, какие ты задашь себе вопросы, - сказала Атэх, - но ответ в твоем случае однозначно БЫТЬ».

После этого устроился я у ее трона и пил мускат, теша глаза об окрестные красоты, лик Атэх и два кабалистических столба Древа Познания: цветущий женский и засохший мужской.

Одна из дев сняла маску и вышла, ибо на входе скопилась группа спящих, и теперь среди них надо было найти самого красивого мужчину, жертву неизбежного. Принцесса доверяла деве и положилась на ее вкус. Другая дева, дабы не нарушать композиции, набросила на меня золотую парчу и дала маску, и тут понял я страшное. Божьим или дьявольским попущением предстоит мне увидеть воочую Чужой Сон.

…Дальше произошло очевидное (мне, но не Атэх). В сад, ведомый девой, вступил патриарх Иерусалимский Теофан.

- Ты и правда считаешь, что он красив? – спросила Атэх словно бы колеблясь. Дева кивнула. Далее я, видевший все так близко, как иные не видят и собственную смерть, ничего не скажу, ибо вера моя – и у спящего и у не спящего – призывает хранить тайну чужой исповеди. А что есть любовь, как не самая сильная форма исповеди?

Следует лишь сказать, что принцесса Атэх назвала гостя возлюбленным своей души и шепнула ему пару слов в качестве пароля, по которому все чужие сны отныне были для него открыты.

Была ли принцесса Атэх и вправду Душой города – я не знаю, но думать так было спокойно. Было ли у нее три облика, не ведаю – но полагать так было приятно. Я даже решил, что все их посмотрю, и каждый следующий будет не хуже предыдущего.

… - Завтра я буду со своей мужской ипостасью, - сказала Атэх на прощание. - здесь будет Гермес¸ ибо я не могу быть одна.

С тем я проснулся.

По пробуждении я нашел в одной своей руке красный мак, а в другой – конверт с двумя паролями, по одному из которых содержимое следовало вскрыть самому, а по другому – отдать сказавшему. Это был конверт ловца снов.

…Как только выдалось время, я отдал этот конверт безо всякого пароля патриарху Иерусалимскому, ибо ему он был, думается, куда более важен и нужен, чем мне.