Наследнику трона Дарованной Земли, наследнику Владык Нуменора и людей Запада, укращению Совета Скипетра принцу Арандора Инзиладуну от наследника князей Андустара лорда Нимразора. 

Владыка, древняя кровь и общая слава связывают наши дома. И если падала тень раздора между ними - ныне она видится лишь скоротечным порождением ночи. В наших потомках дано нам узреть новый рассвет. Дочь ваша Мириэль в свой час станет правящей королевой людей Запада, и именно ей суждено объединить то, что было расколото годами Тени. Предлагаю ей свою руку, владения, земли и верность Дома, дабы древняя кровь воссоединилось заново и не покинуло ее благословение творца. Прошу вас не спешить в принятием решения до достижения вашей дочерью совершеннолетия, ибо она поступит по своей воле в согласии со склонностью своего сердца. Преданный вам и трону Дарованной Земли

* * *

...Я держал в руках раскрытое письмо. Белые покои князя Нимразора выходили в гавань, и красный диск бил прямо мне в глаза. Бумага была огненного цвета. Она жгла мне пальцы.

- Теперь ты знаешь, что именно везешь, - протянул руку князь. Она немедленно окрасилась золотом. Я вложил в нее послание.

Князь запечатал его и вернул.

- Ты ничего не хочешь сказать мне перед отъездом?

- Я мог бы поблагодарить вас за гостеприимство - но вряд ли это для вас важно.

- Да, особой благодарности я не заслужил. - Князь сплел руки перед грудью. Он сидел против света, и я плохо видел его лицо. В своей черной разрезной рубахе он сейчас казался моим ровесником. - Однако, если бы я уделял тебе столько внимания, сколько хотел бы, истинные пристрастия моего Дома стали бы твоим достоянием куда раньше. Я обещал твоему отцу не влиять на тебя.

- Но они все равно стали моим достоянием! - не сдержался я. - А я потерял столько времени! Я мог бы... Если бы вы...

- Не жалей о потерянном времени, Гвендокар. С этих пор у тебя его будет сколько угодно. Я слышал, ты охладел к морю.

...Я хотел спросить, не будет ли у меня теперь довольно его княжеского внимания, но, разумеется, промолчал. Вместо этого я спросил:

- Отчего мой отец, зная обо всем, отправил меня сюда? Неужели он думал, что влияние вашего Дома пройдет бесследно?

- Ради этого. - Рука лорда Нимразора поднялась и указала на письмо. - Если Мириель станет моей супругой, я стану королем или консортом Нуменора. - Его тон почти противоречил его словам. Будничный тон человека, который в принятом решении видит лишь грядущие труды. - Ты войдешь в королевскую свиту. Его отцовские чувства мне понятны. Арагвендор очень гибкий человек, и далеко не прост. Он задумал блестящую сделку.

«Сделку с совестью», - сказал мне внутренний голос, но я тут же его заглушил.

- Легализация Верных? - предположил я.

- Да, политика Нуменора может стать совсем другой. Об Арагвендоре ходит много слухов, но в одном я уверен - если его план удастся, Верные поставят ему именную колонну. - Он улыбнулся. Письмо в моей руке дрогнуло.

- Вы не считаете моего отца предателем? - с ложной сдержанностью сказал я.

- Это зависит от точки зрения... - Князь обернулся через плечо и какое-то время созерцал закатную гавань, словно его флот мог помочь ему найти нужные слова. Его чеканный профиль заслонил солнечный диск. - С Арагвендором мы вместе учились. Когда мы были почти детьми, то клялись друг другу вернуть Нуменору золотой век... И именно твой отец пытается найти решение. Правда ради этого ему пришлось сменить лагерь.

В голове у меня снова возник обвал - далеко не первый за последнюю неделю. Липкие тайны, казалось, опять готовы схватить меня за горло. Конечно, любая цена золотого века будет не чрезмерной. Но что-то мне подсказывало, что цена эта во всем ее объеме еще не явлена.

- А причем тут я? - спросил я. - Зачем меня нужно было держать в неведении? Разве это справедливо? Разве я не имею право на... (я хотел сказать «нимерим» - но вовремя осекся) на правду?

- Правда, о которой ты говоришь, - перевел на меня взгляд князь, - или не говоришь - это борьба. - Он подался вперед, опираясь на ручки кресла, словно коршун. - Жестокая, смертельная борьба. Борьба, совмещенная с кощунством. Ты понимаешь, о чем идет речь? Королевская кровь священна. Но ныне она - по другую сторону барьера. Никто из нас не знает цены, которую потребует победа. Никто из нас не знает наверняка, каков будет грядущий день.

- В вас тоже священная кровь, - не моргнув глазом сказал я. - И я желаю бороться.

- Твой отец хочет обезопасить тебя в меру собственных сил. Не суди его. Твоя жизнь - цена неприемлемая.

- Для него! Не для меня.

- Ты сын своего отца, - тихо сказал лорд Нимразор, и в его голосе я впервые услышал глубокую, все искупающую нежность.

* * *

Отец приехал на следующий день.

- Привет, матрос! - сказал он, когда я обнял его на причале. - Тебя не узнать!

- Тебя тоже, - ответил я.

На отце были знаки цитадели. Белый подклад его черного плаща, сносимого ветром, бился сбоку длинным треугольником, словно парус. Я впервые смотрел на отца глазами постороннего - потому что выяснил, что совершенно не знаю его, как человека. Что двигает им в его теперешней судьбе? Каким он был в юности? Каковы его подлинные надежды? Где ныне то, чем он жил в свои двадцать пять лет? Я видел высокого темноволосого мужчину в расцвете лет с несгибаемой осанкой, словно вместо позвоночника у него внутри находилась мачта. Я видел приветливое, привлекательное лицо, в своей неизменной приветливости неколебимое, как скала. Я никогда не видел его в гневе. Я никогда не видел его в скорби. Я никогда не слышал его искреннего смеха. Я не представлял это лицо искаженным страстями. Светлое лицо, словно присыпанное тальком. Прямой нос, прямые брови, прямая линия рта. Голубые глаза - ко всему привычные либо ко всему равнодушные. Светлые ухоженные руки. Мой отец носит броню. Если бы она снималась так же легко, как щитки с белым древом на его плечах! Контур пятиконечной звезды на его груди был неподвижен, словно отец не дышал. Я оценил его доспехи, и понял, что не скажу ни слова. А сказать следовало слишком многое.

- Поговорим в доме? - констатировал я.

- Да, позже... - шевельнул он рукой отец. - Когда все утрясется.

Он похлопал меня по спине и удалился в направлении княжеской лестницы. Вслед ему молча выдвинулся матрос с багажом. Конечно, он не терпел публичности. Я подумал, и побрел в кабак.

* * *

...В кабаке в клубах дыма сидели саботажники. Из дверей была видна гавань с вновь прибывшим кораблем королевского флота - величественным "Азулатором", Повелителем Востока - что привез моего отца. Паруса на нем были пурпурные, как положено эскадре Цитадели. Капитаном корабля оказался отец Склепа. Он стоял сейчас перед столом, где заседали саботажники, и пытался выяснить, где его чадо.

- Не знаем, нарунбалик! - почти всхлипывал Кровохлебка. - Я только что с борта! Откуда мне знать, коли меня предок на всю ночь запер? Я на берегу-то даже выпить не успел!

- Мало вас отцы бьют, вот что я скажу.

- О! - мечтательно протянул Морфион. - Руки отца - руки целителя!

- Именно. Всегда уважал родителя вашего... Значит, не знаете?

- Не знаем!

- А куда он меч дедовский подевал - тоже не знаете?

- Не знаем, не видели. Пепелище знает.

- А где Пепелище?

- Не знаем. Не видели.

- Ладно, дети. Начнется навигация - будете как шелковые.

- Да здравствует флот Нуменора!

Капитан вышел. Я подсел.

- Ага, - проводил Погибельный спину капитана, пока она не затерялась в толпе за дверью. - Ну, и что ты предлагаешь?

- Откопировать. - ответил Морфион. - Оставь мне его еще на пару дней. Я сделаю.

- Ага. Что-то мне, знаешь, тревожно. Мне кажется, ты его уже потерял, и тянешь время.

- Да вот он, - Морфион показал из-за ворота край рукописи. - Все в порядке.

- Скажите, наконец, в чем там дело! - навис над столом Кровохлебка.

- Слушай, давай я откопирую! - гнул свое Морфион. - Видишь, люди просят.

- Да уж, хватит жаться, - настаивал Кровохлебка. - А то у меня разговор короткий. - Он сжал кулак и поводил им перед носом приятелей.

- Ладно, прочти ему.

- А копия?

- Только на один день.

- Слушай, это зверство.

- Возьми помощника.

- Ладно, Серегонд, - обернулся к тому Морфион, вынимая свиток. - Я прочту - но ты поклянешься мне помочь.

- Да я писать не мастак!

- Вот и поучишься.

- А он? - Кровохлебка, не разжимая кулака, указал на меня большим пальцем.

- А Латронильва у нас темен. Он вообще языка не знает.

- Вот пусть и поучится!

- Парни, - сказал я, стиснув зубы. - Где вы были неделю назад? У меня сегодня приехал отец, и нам надо кое-что перетереть. А как перетрем - он меня везет в цитадель.

- На смотрины?

- На смотрины, да.

- Восхитительно! - откинулся на спинку стула Кровохлебка. - И что нам с ним теперь делать? В стане вражеский лазутчик.

- Ну, это неплохо, - сказал Погибельный. - Тебе, Морфион, вроде нужен был мертвый свежий дунадан.

- Вообще говоря, мне нужен полумертвый. Надо глянуть, как кровь циркулирует.

- Ну, значит тебе улыбается удача. Только ты свяжи его, пока не сбежал.

- Латронильва! - развернулся ко мне Морфион. - Мне предложили тебя связать и использовать по своему усмотрению. Что скажешь?

- Ничего. Я влип по самые уши.

- Хорошо, - Морфион достал свой кривой кинжал и положил передо мной рядом со свитком. - Сейчас я тебя свяжу клятвой. Готов?

- Любопытно.

- В цитадели ни одна живая душа не должна догадываться, что мы тут делаем. Никто не должен про нас знать. То есть вообще ничего. Проговоришься матери или отцу - будешь клятвопреступником. Проговоришься во сне - будешь клятвопреступником. Скажешь хоть слово о нимерим - и ты труп. Для вскрытия.

- Любопытно.

- Клясться надо кровью.

- Слова вас не убедят.

- Не убедят. Мы кровожадны.

- Хорошо. После этого вы поклянетесь, что будете мне доверять.

- С какой стати?

- Такова справедливость. Потому что клятвопреступление - это в сущности что такое? В сущности это расторжение договора. Односторонний договор - это не договор, это присяга. А зачем мне вам присягать? Зачем мне хранить тайны людей, которые мне все равно не доверяют?

- Резонно. Я согласен. А ты, Кровохлебка?

- Пожалуй. Погибельный?

- Почему нет. Ради красного словца живота не пожалею.

- Давай, - подтолкнул меня Морфион.

Я покрутил кинжал.

- Ты его вымыл после того... ну... - спросил я.

- Орудие лекаря священно, - изрек Морфион. - А что священно, то и чисто.

...Таким образом мы поклялись кровью во взаимном доверии. «Клянусь солнцем, луной и кровью сердца, что никому и никогда не расскажу то, что здесь узнаю. - сказал я, пока по моей руке текла струйка. - Клянусь Западом, что не нарушу клятвы, пока стоит Нуменор».

- Клянись Владыками Заокраинного Запада, - сказал Морфион, разрезая руку. - И Одиноким Творцом.

- ...и Одиноким Творцом, - повторил я.

- ...и Одиноким Творцом, - подхватил Погибельный.

- ...и Одиноким Творцом! И его благодатью. - Передал кинжал Морфиону Кровохлебка. - Это дело надо обмыть. Трактирщик!

- Добро пожаловать в Эхад-и-Сэдрин.

...Четыре руки соединились над столешницей.

- На далеком берегу
  Пусть обделается Тху! - отстучали ногами мои товарищи.

Появился трактирщик с четырьмя кружками.

- Парни, - сказал он, грохая посуду на стол. - Ну уберите же свои конспекты! Ведь отучились вроде уже.

- Дядя, мы только начали!

- Бестолочь великовозрастная... - бормотал трактирщик, сгребая серебро.

- Так. - Подвел итог Морфион, отпивая глоток. - Теперь, собственно, о деле. Плач Туора.

- Плач Туора, да, - одобрил Погибельный. - Давай, покажи его.

- Так... - развернул свиток Морфион. - Вот. Ну, я не поэт. Не обессудьте.

- Ты что?! - зашипел Погибельный, вырывая свиток из его рук. - Ты что, прямо на нем написал?

- А что мне оставалось делать? Я и говорю - давай откопирую, по-хорошему.

- Значешь, что?! - шипел Погибельный. - А, ладно.

- Кончайте уже! - возмутился Кровохлебка, ставя кружку. Публика в нетерпении.

- Все, все. Итак. - Морфион откинулся назад со свитком в руках. - Плач Туора по Глорфиндейлу. Перевод с забытого языка.

...И он прочел:

«Сердце мое, я обращаюсь к тебе.
Сколько мне петь, чтобы не знать об утрате?
Чтобы тебя сохранить?
Алая ночь отступает за горный хребет.
Сердце мое, друг ты мне или предатель?
Можешь ли ты говорить?

...Стены трактира заколыхались и растаяли. Я смотрел в открытую дверь - за леса мачт - и не знал, почему мое собственное сердце болит. Болит, как никогда в жизни.

Сердце мое, ты сегодня почти не болишь.
Помни, что было разбито - то не разобьется.
В сером тумане рождается новый рассвет.
Сердце мое, отчего в мире холод и тишь?
Веришь ли ты в то, что он никогда не вернется?..
Сердце мое, я прошу - не давай мне ответ.

Сердце мое, пережившее ночь, словно крик -
Выстрел рассвета гремит над теснинами льда.
Сердце мое, позабудь его кованый лик:
Ты пропустило удар. Пропустило удар.

Сердце мое, растворенное настежь, как дверь,
Сердце мое, растворенное горечью в хлебе,
Оглушенное поздним вином!
Сердце мое, я не знаю, что делать теперь:
Перья зари разгораются в утреннем небе,
День наступил - и не стер мою память о нем.

Сердце мое, ты не заперто в клетке пустой -
Сопровождай его душу над темной водою,
Тропами смерти, которыми тени бредут.
Сердце мое, помоги ему встать над судьбой,
Чашу забвенья испить - и остаться собою,
Черные бездны пройти - и очнуться в свету.

Сердце мое, я обращаюсь к тебе.
Не обрывай в этой пустыне безбрежной
Плач, опрокинутый ввысь.
Сердце мое - вызов случайной судьбе -
Сколько мне петь, чтобы ты билось, как прежде?..
Дай мне слова. Или - остановись».

...Мы молчали. Вино стыло в кружках. Глухие удары медленно бились в грудь. Колокола Ондолиндале.

Потом Погибельный встал, нагнулся над столом и пожал Морфиону руку.

- Делай свое дело, - сказал он.

* * *

...Через три дня я уплывал с отцом в Азуладу. Но теперь уплывать куда бы то ни было я расхотел. Ни поручение князя, столь возвышавшее меня в собственных глазах, ни его письмо, ни встреча с матерью, ни родной дом, ни посещение Цитадели на зависть разным Замирканам и Измаруданам ничего не меняли. Я хотел остаться здесь на Венец Лета и все последующие годы, дать присягу князьям Андуниэ и быть среди Верных.

Каждый из оставшихся дней лишь добавлял соли на рану.

- Я слышал, ты едешь в Арминалет на Венец, - сказал Пепелище.

Я встретил его в городе на одной из ремесленных улиц, куда вышел за табаком и разными дорожными мелочами. Пепелище стоял перед лавкой кожевенника и присматривался к инкрустированным ножнам. Два кожаных кольца на сложной системе ремней позволяли носить любое оружие - от широкого ножа до длинного меча. Ремни были пепельно-серыми, пряжки и инкрустация - серебряными.

- Вроде того, - ответил я.

- Жаль.

- А что, у вас намечается нечто грандиозное?

- Как всегда. Скажи, эта цена не сущий грабеж? Или сущий?

- Нравится - бери, - пожал я плечами. - Один раз живем.

- Золотые слова. - И Пепелище постучал по прилавку. Когда он расплатился и забрал свой трофей, его разговорчивость возросла.

- Венец Лета - это такое дело... В прошлом году неделю гуляли на «Аранбавибе», представляешь - команда на берегу вместе с Майтосадором старшим осталась. Морфион потом руками палубу драил. Знаешь, мы отплыли так далеко, что не видели берега... Родитель Морфиона нас чуть не зашиб.

- Угнали корабль? - не поверил я.

- Отогнали, я бы сказал. На запад так просто не отплывешь, шли по темноте на веслах. Но гулянка выдалась на славу. Галерников мы упоили и они были нам благодарны. Погибельный влез на мачту и махал там веслом. Представляешь? И кричал: «Эй, нимерим! Мы уже здесь! Мы вас видим! Заберите нас отсюда к морским полипам!»

- Да... И что там, на западе?

- Вода горит. Планктон. Огромный! Это надо видеть. Сверху звезды, снизу звезды. Стоишь посреди сияния и все. Как во сне. Когда вернулись, на днище налипло. Ну, планктон, в смысле. Майтосадор ночью потом вышел на палубу, а там из-под воды светит. Следов не замести.

Я мог только тоскливо вздыхать. Я никогда не видел большого планктона, только по мелочи.

- А правда говорят, что когда на запад от берега отойдешь - там полоса тумана, который не пройти?

- Нет. Ну, то есть там был туман один раз. А потом только на горизонте. Мы же не настолько далеко отошли. Лиг на шесть, наверное.

- А сквозь туман там ничего не просвечивает? То есть, есть там за ним что?

- Белые города?... Неизвестно, с моря не видно. Это от вас надо смотреть.

- Откуда от нас?

- Ну, с горы вашей, из Армэнелоса... Арминалета. Ты что, не знаешь?

- Никогда не слышал о подобном!

- Да брось. С Менельтармы вашей, говорят, видны бессмертные острова как на ладони. Белые города и все радости нимеримского существования.

- Да на нее же не ходит никто! Ты ее хоть видал? Она гигантской высоты!

- Потому и не ходит. Что с нее все видно. И, между нами, хоть я ее вблизи и не видал - а я бы на нее влез.

- Вранье. Не может быть, чтоб с нее было видно. Все бы знали. Наверное...

- ...Удивляюсь я тебе, Латронильва. Вроде, все тебе уже ясно быть должно. Нет?

- Ладно, - поднял я руки. - Я слажу туда и скажу, видно или нет.

- Вот это мужской разговор! - звякнул ножнами по коленке Пепелище.- Это будет добыча ценных сведений! И знал бы ты, как я тебе завидую!

- Я вот о другом думаю. На Менельтарму раньше можно было лазить только королю. Отец говорил.

- ...Что лишь подтверждает наши догадки!

- А теперь там наверное, вообще все перекрыто.

- Эй, да ты идешь на попятный!

- Не надейся. Я просто думаю вслух... Там вообще, вроде, лестница есть... Я от гробниц видел. Издали. В детстве. Если ее не сломали нигде и не перегородили, можно действовать...

- Удивляюсь я тебе, Латронильва. В таком месте жить - и не полюбопытствовать. Эх, нас там нет!

- Поплыли в Армэнелос, что проще.

- Поздно. В этом году другой сговор. В следующем можно.

- А какой сговор в этом году?

- Плывем в Эльдалоннэ. Там заброшенная гавань нимерим.

- ...Я знаю.

- А ты ее вблизи видел?

- Не довелось, мы ж там не высаживаемся никогда.

- Там причалы белого цвета, и на мраморе письмена. Прямо под ногами.

- ИХ письмена?

- Да. Половину выдолбили после запрета, но кое-что еще осталось. Представляешь, вся гавань - огромная каменная книга!

- Что написано?

- Про земли бессмертных. Про устройство мира. Про запрет. Про благословение Острова. Там не все сохранилось, но можно представить, что было. Там если все маяки зажечь и каменные чаши по берегу - с моря виден переливающийся чертог.

- И там эти малинорни страшные цветут, от которых голова набекрень.

- Точно. Здоровенные малинорни с заокраинных островов. Как их не вырубили под горячую руку, удивляюсь.

- Эх, меня там не будет!

- Ладно, в следующий раз. А в этот раз все обещает быть благопристойным. С нами поедет Амандил.

- Амандил?.. Ваш Главный Саботажник?

- Наш Главный Саботажник. Ужас, как ты его зовешь! Хоть бы Саботажным Лордом...

- А кто он такой? Только не смотри на меня такими глазами...

- Да лорд же наш, ты что?.. Лорд Афанузил. Амандил. Владыка Верных.

- А... А лорд Нимразор?...

- Элентир? Неизвестно. Возможно, он тоже поедет. Но, между нами говоря, он дурной собутыльник.

* * *

...Я должен был догадаться сам. Амандил - Обращенный к Благой Земле. Сторонник Амана. Он же сам мне сказал. Но лишь теперь я знал, как много значат слова запрещенной речи.

Элентир. Смотрящий на Звезды. Видящий Эльдар. В лице своего брата...

Я представил, как все они будут там, среди испещренного забытой речью мрамора, среди горящих светилен и маяков Эльдалонне, бессонные и хмельные от запаха нездешних цветов малинорни, поднимающие свои тосты в прибое, обращенные на закат, вассалы своего лорда. Лорда, одетого в одежды владыки нимерим. Что я мог? Только скрипеть зубами.

* * *

...Мне снова виделся Белый Город. Сумбурно, обрывочно. Меня мучила бессонница, и я грезил с открытыми глазами. На белой лестнице, как две капли воды похожей на Княжескую, одиноко стоял владыка потаенного королевства. Его длинная одежда была стального цвета. Венец из гранатов, о котором мне читал Калиондо, был на его челе. Цвета крови и стали завораживали, и я смаковал свое видение, пока багровый гранатовый венец не потек на моих глазах по лицу владыки. Лицу лорда Элентира.

* * *

...Совет Скипетра был назначен сразу после солнцестояния. По обрывкам разговора отца с лордом Нимразором я сделал вывод, что никогда не разберусь в политике, потому что не могу понять, что там с чем сопрягается и почему одно лучше другого. Должен был обсуждаться вопрос о воинской повинности, потому что в колониях буза (как известно), и эту бузу пора превращать в созидательный труд на благо Нуменора. Подлежат ли повинности свободные землепашцы? Или только дети держателей наделов? На какие средства и в каком статусе вооружать землепашцев? Подлежат ли повинности колонисты? Обязательная она или добровольная? На мой простецкий взгляд загрести надо было всех в равном статусе и снарядить на средства королевской казны, которая в состоянии оплатить труд оружейников, если сырье дается тем даром. Но выяснилось, что есть нюансы. Дарового сырья не предвиделось, потому что Цитадель не желала платить за его перевозку из колоний, а те, кто платил - потом перепродавал. Чтобы растянуть казну на оплату всего потребного и прекратить позорную перепродажу, казну надо было срочно пополнять. Налог с провинций этот аппетит не покрывал. Пополнение казны намечалось за счет конфискованного имущества богатых изменников, что не лезло, конечно, ни в какие ворота. «Грядут черные списки», - со значением приподнял бровь мой отец и под его перстом, указующим прямо в грудь лорда Нимразора, тот опустил глаза. Опасения Верных приобретали самые веские основания. На этом нюансы не кончались. Командовать фусгаром может только знать. Иметь вооружение определенного рода может только знать. Но знать не хочет командовать фусгаром из землепашцев и переселенцев, потому что те тупы в ратном деле. Такой фусгар - позор для командира. Значит, надо ставить во главе такого фусгара того, кому не стыдно - то есть землепашца или переселенца. Но это против всех привилегий, к тому же ни один нарункариб с нарункарибом-плебеем на одном поле не встанет и в палатку его не войдет, почтя за великое оскорбление его знаки отличия. В итоге советы не советуются и не принимаются, договоренности не соблюдаются, донесения не доходят, в колеса вставляются палки и все катится к морским полипам. Другой нюанс - войска из колонистов. В них отчего-то не было уверенности - вдруг предадут прямо на поле боя? Значит, надо ставить во главе таких фусгаров проверенных нарункарибов с Острова. Но колонисты - это не наши землепашцы, у них собственная гордость, и под заморского командира они не пойдут, а коли и пойдут, понимания не будет. Имелся выход из тупика - призрачное, но легендарное гражданство Дарованной Земли, уравнивающее всех со всеми. Любой воин в армии Нуменора - не переселенец и не колонист, а подлинный привилегированный нуменорец со всеми статусами дунэдайн, зафиксированными в особых грамотах, чтоб развеять последние сомнения. Но есть нюанс. Не все эдайн похожи на дунэдайн, последние сильны чистотой крови, и паршивых низкорослых овец нам не надо, иначе все стадо запаршивеет. «Кто-то хочет стать дунаданом по бумажке? - засомневался лорд Нимразор. - Это же нереально. Какая им грамота локоть роста набавит?». «Это мягко сказано», - кивал отец. Значит выходом является жесткая дисциплина, необходимость военного времени, ворчание приравнивается к измене, а изменникам - расстрел из ростового лука на месте. Но есть нюанс. В армии Врага условия могут быть получше. Тогда за всеми дезертирами не уследишь.

Ужас, я ничего не понимал. Кроме того, что в империи отчего-то разом все кончилось - и люди, и средства, и сырье, и разум.

* * *

...Однако в Андуниэ это пока не ощущалось. Жизнь текла самым приятным образом, полная нужд сегодняшнего дня. Мне предстояло исполнить поручение князя в столице - остальное в будущем. Я мысленно уверял себя, что как только лорд Нимразор-Элентир станет владыкой Нуменора, политические нюансы разрешатся сами, а если нет - я успею в них вникнуть и сказать веское слово. Поручение мое казалось мне легким, а дело - решенным, потому что по всему было видно, что королевскому дому пора принять от Андуниэ помощь. Наши лорды разберутся.

Лорды же пока были беспечны. Особенно Афанузил, ничем не выдававший своей заинтересованности политическими нюансами - у него как у младшего сына была привилегия заниматься не там, чем должно, а тем, к чему располагает сердце. Все дни до моего отъезда с его лица не сходило отсутствующее выражение, а глаза, казалось, считали чаек в порту.

- Ну как там в столице теперь, Арагвендор? - единственный раз спросил он моего отца, когда мы столкнулись во дворе. - Звезд не прибавилось?

- Прибавилось, князь, - усмехнулся отец. - И слава создателю, что вы тут сидите на волнорезе.

- Да, уж лучше на волнорезе...

...Разумеется, за годы моего пребывания здесь в столице могло многое измениться. Наверное, прежде там было получше. Я вспомнил, как отец моей матери спрашивал ее однажды: «Как городские нравы? Звезд не прибавилось? Раньше надо было звезды считать, теперь сиди в огороде! Да уж получше в огороде-то, чем при нынешних!..» Смешно.

Отец был в постоянном напряжении, словно мне предстоит не им же продуманная поездка, а тяжкое испытание, в трех из пяти долженствующее закончиться смертью.

- Мы выезжаем послезавтра на рассвете, - говорил он, сидя в моей комнате спиной к окну. Его дорожный мешок лежал у стола, брошенный там накануне. - И прибываем в Азуладу. Там нас ждут лошади и отряд Стражей Цитадели. В Азуладе у нас будет менее часа отдыха. Потом мы приезжаем в Арминает, ты отправляешься к матери, я еду с отрядом в Цитадель. Приведи себя в порядок. Будь готов к моему приходу. Твоя одежда, в которой ты предстанешь перед наследником короля Инзиладуном, у нее. Она подгонит все, что нужно. Если я не вернусь за тобой до рассвета следующего дня, подойди к Южным Вратам и передай страже - я выйду.

- Не волнуйся, я все равно ничего не запомнил. Давай вернемся к подробностям в... Азуладе.

- Сейчас я скажу тебе то, что не удобно говорить при свидетелях. По Цитадели ты будешь передвигаться молча. Если тебя кто-либо о чем-либо спросит, и меня в этот момент не будет рядом - молчи и кланяйся. В прочих случаях я отвечу за тебя. Никаких вопросов. Говорить только при наследнике.

- С чего такая предосторожность? Там убивают всех незнакомцев?

- Это не очень остроумно. Дело в том, видишь ли, что у тебя акцент.

- Что?!

- У тебя акцент. Сколькими языками ты владеешь?

- Разумеется, одним. А что, тут можно выучить еще один нормальный язык?

- Я не имею в виду колониальный выговор. И полагаю, ты говоришь неправду.

- Не понимаю, папа, о чем ты говоришь.

- Как твое имя?

- Папа, кто из нас сошел с ума? Гвендокар меня зовут.

- Полностью пожалуйста.

- Гвендокар Ну-Соронтил Амбатур Арагвендорион.

- Вот. Ты сам себя слышишь? Кви-ендока-эр Ану-тороон-тиль Амба-атур Ара-гвиен-нэ-до-о-рионн. Что это такое?

- Мне нравится мое имя. Я его так пропеваю.

- Это акцент нимри, вот что это такое. И знаешь, у кого он есть? У тех, кто хоть раз говорил на их языке. Это как печать... Их язык мощнее нашего, и накрывает его при первой же возможности. Так ты говоришь на языке нимри, Гвендокар?

- Н-нет... То есть я знаю пару слов. Пару-тройку.

- Поэтому ты закроешь рот в Цитадели и будешь нем как акула.

- Немая недоразвитая провинциальная акула, да?

- Если угодно. Разумеется, хотелось бы иначе вести тебя ко двору. Не уследили. Ладно.

- А твой акцент?.. То есть, я подумал... коли ты так уверено говоришь об этом, должно быть...

- У меня нет акцента, потому что я поработал над собой. И забыл язык нимри.

- Тебе не жаль?...

- Жаль. Теперь дальше. Проверим фактуру. Как имя твоего Наставника? Как зовут князей Андуниэ?

- Лорд Нимразор и лорд Афанузил.

- Не верно. Бар'н-Андуниэ Арнандубар Нимразор Андустарни Орометор твой наставник. И его сиятельный брат Арнардубар'н-Адун Афанузил Андустарни Аминдаран. И его сын Нардубар Нимрузир Андустарни Аминдаран. Старшего князя можно именовать просто Барун-Азра'ном Адуназиром Андустарни. Ты понял все, что я сказал?

Я кивнул, но по скрипу своих извилин видел - повторить не смогу. Поэтому я произнес все это трижды: сперва подряд, потом вразброс, потом с конца на начало, каждый раз с большими остановками. Отец выглядел не очерь хорошо.

- Надо полагать, церемониального титулования членов Королевского Дома ты тоже не знаешь. Катуфасган Ару-н'Адунаим Ару-н'Йозайан Ар-Гимильзор Арандорэд Таркусафадион - полный титул короля. Это значит, что он прямой потомок государя Ар-Таркусафада. Король Людей Запада, Король Дарованной Земли, Завоеватель. Далее. Наследник Скипетра - Бар-н'Арандор Бар-н'Арминалет Бар-н'Йозайан Бар-н'Адунаим Арнардубар Инзиладун Арандорэд Гимильзорион. Он станет Таркусафадион, когда вступит на престол. Он Владыка Арандора, Владыка Арминалета, Наследник Дарованной Земли, наследник Людей Запада, потомок Ар-Гимильзора. Брат его именуется Арнардубар-н'Азул Бар-н'Йозайан Бар-н'Адунаим Гимильхад Митталмарэд Гимильзорион. Маршал Востока, Наследник Дарованной Земли, наследник Людей Запада, потомок Ар-Гимильзора. Сын его, Принц Фаразон, именуется Нардубар Бар-н'Адунаим Фаразон Митталмарэд Гимильхадион. Принцесса Скипетра именуется Бари-н'Адунаим Зимрафель Арандорэд н'Эммериэ Инзиладуниони. Запиши.

...Я послушно записал, чтобы заучить это по этапам.

- Этим ты займешься в дороге, пока не станет слетать с языка, - постучал отец по столу. - Теперь дальше. Кланяться надо только головой. Глаза не опускай. Смотри в глаза и наклоняй голову. Глаза можно закрыть - но не опустить. Надеюсь, это понятно. Руками при поклоне не шевели. Только при наследнике. При наследнике встанешь на левое колено, правая рука у сердца, ладонь сжата в кулак. На правое колено встают только перед королем.

- Я не запомню.

- Потренируйся. Давай, детка. Так. Очень плохо. Ты шатаешься. Тебя штормит. Снова. Настоящая провинциальная акула на нетвердых плавниках. Снова. Снова. Кто преподавал вам атлетику?

- Нарункариб Фарахир Арбатанион.

- Я запомню. Он не справился. Надо посоветовать найти нового. Так. Гораздо лучше. Когда кланяешься королевской семье, представь себя расплавленной каплей олова, попавшей в холодную воду. Что происходит?

- Как упала, так и застыла.

- Очень верное наблюдение, при дворе как раз такая обстановка. Теперь рядовой поклон. Не надо напрягать шею, ты не в петле. Ладно. Завтра мы это повторим.

- Да, работа у вас тяжелая, папа.

- Да, это вам не снастями по ветру вертеть.

Я засмеялся, отец наблюдал за мной прищуренным глазом. Видно, не настолько я был плох. На сердце у меня разлилось тепло. Я любил отца, и никогда не мог найти ни слов, ни обстоятельств, чтобы сказать ему об этом. Есть на свете счастливые люди, Морфион и его товарищи, князья Андуниэ, Нимрузир, чьи отцы делят с ними их жизнь и находятся рядом. Я же всегда довольствуюсь крохами с королевского стола.

- Отчего, сын мой, ты ушел из флота? - вдруг спросил отец, расплетя пальцы и роняя руки на колени.

Вопрос был неожиданным, но хуже всего был его тон. В горле у меня тут же встал ком и властно требовал, чтобы я немедленно вывалил на отца все несуразности и беды своего недолгого существования. Неоправданные надежды, ужасные кодексы галерников, ожидания чудес, рациональное признание их отсутствия, ложь, спесь, запретное направление, торговый оборот, запах тины. Почему, отец, ты никогда не говорил мне, что Эльдар не обитают в море, они обитают внутри нас? Вместо этого я сглотнул и сказал равнодушно:

- Не смог приспособиться.

- Полагаю, ты не сможешь приспособиться нигде.

- Ты ошибаешься. Теперь я смогу приспособиться везде.

Улыбка - хотя она стоила мне усилия - вернулась на мое лицо, и ее отражение я увидел в глазах отца. Он дернул бровью. Если я ничего не путаю, так выглядит сговор. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга и только кивали.

- Хорошо, - подытожил отец. - Теперь последнее. Ты совершеннолетний. Я не смог приехать раньше, чтобы сделать тебе подарок. Поэтому я делаю его сейчас.

Он встал и развязал свой дорожный тюк. Меня еще в порту поразила его длина. Я уже почти знал, что там. Но все равно не смог сдержать вскрика.

В руках отца покоился меч. Длинный, широкий, сияющий, со скошенной гардой и вензелем на клинке под ней. Мне показалось - он принадлежал мне с рождения. Я знал его, даже не взяв в руки. Его рукоять была обмотана белой кожей. Крестовина и навершие были вычернены.

- Я заказал его для тебя пять лет назад, - сказал отец. - Потому что мой меч тебе не подойдет. Его сделал лучший оружейник Армэнелоса. Делай с ним, что хочешь.

У меня не было слов. Я обнял отца через клинок, не обращая внимание на его шепот «Дурная примета».

Меч был прекрасен. Но жест отца куда прекраснее.

- Почему ты, такой осторожный, не оставил его дома? - спросил я, пробуя лезвие. - Как я понял, основная часть экипировки осталась там?

- Там осталось то, что тебе здесь не пригодится.

Я поднял глаза на отца и заметил на его лице тень лукавства.

- Мне показалось, ты знаешь, что с ним следует сделать, - равнодушно сказал он.

- Не представляю, разве что похвалиться перед друзьями.

- Ну, подумай, - пожал плечами отец. - До отъезда у тебя почти двое суток.

* * *

Совет Скипетра был назначен после торжеств, и Цитадель была уверена, что на Венец Лета князья Андуниэ прибудут в столицу. И потому этот вопрос всплыл не сразу. И некстати.

- Ты уверен, что это обдуманное решение? - спросил мой отец лорда Нимразора. Пиршественная зала была полна. Здесь находились все представители Дома Князей, сестры и племянницы их жен, а также дальние родственники с дочерьми на выданье. Длинные столы, составленные в каре, застилал голубой шелк, над троном правящего лорда свисал лазурный стяг с серебряным кораблем - эмблемой Андуниэ.

Правящий лорд Адуназир (Верные называли его Нумэндил) почти ничего не ел и мало пил. Его пищу составляло лицезрение окружающих. Из-под полуспущенных век он наблюдал за залой и ловил каждый звук. Его рука держала глубокий кубок, по которому он изредка стучал оправой своего перстня - реликвии правящего дома Андустара. Две змеи, обвившие золотую корону. У них были изумрудные глаза - такие же, как у лорда Адуназира. Золотая корона была отлита в форме цветка - и что-то уверяло меня, что это цветок малинорни.

Я сидел с правой стороны от лорда Адуназира, рядом с отцом и лордом Нимразором. Его младший брат и наследник Нимрузир занимали левое крыло стола. Братья переговаривались через кубок своего отца.

- Поезжай ты, - наклонился к брату Афанузил, которого я привыкал называть Амандилом. - После Венца.

- Мне нечего там делать, - возразил Нимразор-Элентир. - Это будет выглядеть как осада. Достаточно письма.

- Отец? - обратился к владыке Амандил. - Что ты скажешь?

- Нимразор останется, - сказал тот. - И мне думается, что вы все уже решили. Разве что ты передумаешь.

- Нет, - протянул Амандил, улыбаясь. - Сын мне не простит. А ты сам?..

- Мне нечего там делать, - стукнул перстнем по кубку Адуназир. - Разве что после Эрулайталэ.

- Я отвезу тебя, - кивнул Амандил.

- Оставайся с братом, - сказал Адуназир. - Я пойду на флагмане. Я знаю его как свою ладонь.

- Да, останься со мной, - сказал Элентир. - И без того дом опустеет. Раньше меня согревало присутствие сына Арагвердора, - он рассмеялся.

- Надеюсь, что не застану дом в руинах, - кивнул сыновьям Адуназир.

- Надеемся, ты не уснешь со скуки на Совете, - ответил Амандил.

- Да, отец, и не окончательно рассоришься с Гимильзором. Арагвендор, - обернулся Нимразор к моему отцу. - На Совет Скипетра в этот раз поедет только отец. После солнцестояния.

- Ты уверен, что это обдуманное решение?

- Так решила наша семья.

- Это выглядит как игнорирование королевского дома, - перешел на шепот отец.

- Тебя это не должно удивлять.

- Меня это не удивляет. Меня это беспокоит. Гимильхаду нужен противовес.

- Как с ним теперь ладит Инзиладун? Он, похоже, не безнадежен.

- Он далеко не безнадежен, но они друг друга ненавидят. Инзиладун в этом муравейнике совершенно один. Зажат со всех сторон.

- И ты думаешь, его спасет явная оппозиция? Это же масло, подлитое в огонь.

- Ты ничего не хочешь мне поручить на словах?

- Скажи Инзиладуну, что мы на его стороне. Дело не только в его дочери. Скажи, что мы тут уверены, что его мудрости хватит, чтобы вспомнить законы Двенадцати Таблиц Тар-Миниатура - и обратиться к ним. Скажи - есть места, где не забыто древнее знание и древнее пророчество о часе нужды. Не все решает политика, кое в чем разум не найдет просвета. Пусть после Совета приезжает сюда. Скажи, что здесь безопасно. И скажи это от своего имени, Арагвендор. Не от моего.

- Если мне удастся ускользнуть от Гимильхада. Он мнителен. Представь себе его амбиции и его реальное положение.

- Да, это крайне тягостно. Вражда в одном доме... и в каком доме...

- Да... Поэтому я полагал, что лучше все-таки полагаться не на мою удачу, а на ваше личное присутствие. Впрочем, остается лишь удача.

- Не полагайся на удачу, Арагвендор. Пошли своего сына.

- Да ты что.

- А что ты хотел?

- Не теперь.

- Ты столько лет делал вид, что ездишь сюда к сыну из отеческих чувств, что этот час должен был пробить.

- Ты сам не знаешь, что говоришь. Если бы у тебя были дети...

- Я привязался к нему, как к родному, пусть это будет тебе утешением. Любовь сильна, Арагвендор, но твоего сына она задушит.

- Он не готов.

- Он готов.

- Господа, - сказал я, наклоняясь над блюдом с заливными яблоками. - Отец. Мой лорд. Я хочу принять участие в обсуждении! - запах корицы и вина ударил мне в голову и я понял, что давно готов на все.

- Князь хочет дать тебе еще одно поручение, - процедил отец.

- Давайте! - легко согласился я. - Я так и знал, что брачный гонец - это прикрытие.

Отец дернул рукой, но сдержался. Элентир расхохотался.

- Вот что я называю «порода», - сказал он. - Он пойдет по твоим стопам. И отомстит тебе, Арагвендор, за все годы своего одиночества.

- Я знаю, - бесстрастно произнес отец. - Но смею полагать, что он все же меня переживет.

- Со мной ничего не случится, - заверил я, чувствуя, как мой рот растягивается до ушей. - Только дайте точные указания.

- Вот этого я и боюсь, - обратился к Элентиру отец, едва кивнув на меня. - Он не представляет себе тамошней ситуации и не знает, с чем столкнется. Королевский двор начисто лишен невинности. Это не семья. Это не открытая вражда. Там нет места доверию. Там любят слово «измена» и видят ее во всем. Там у всех есть второе дно. Они сами не знают, чего хотят - так мне иногда кажется. А потому хотят всего и ничего одновременно. Очевидно лишь одно - они страшатся будущего. И знаешь... я очень устал.

Элентир накрыл руку отца своей. Я открыл было рот для сочувствия, но тут же закрыл. Что тут скажешь. Вместо этого я плеснул отцу вина.

- Я отлично понимаю, почему ты не хочешь там появляться, - продолжил отец, положив ладонь поверх их рук. - И почему брат твой даже не ищет предлог, чтобы избежать Совета. Древняя мудрость королей ныне сказывается только в их осторожности. Преступной осторожности. Они сторонятся друзей, сторонятся родичей, сторонятся всего, что обещает им благо - потому что не верят в бескорыстие. Боятся неведомого. Все благое для них - неведомое... Поэтому предпочтительней обвинить невинного, чем оказаться легковерным. Их реализм требует жертв. Реальная жизнь жестока, это они впитывают с молоком матерей. Как это все могло случиться? Когда это все могло случиться?...

- Мне жаль, - сказал лорд Элентир. - Все давно переговорено... Но мое приглашение остается в силе. Как и моя рука.

- Слишком поздно, - сощурился отец.

Шум голосов, заливистый смех и звон посуды разбивались о край нашего стола. Со стороны, верно, казалось, что княжеский дом беседует о видах на сенокос. Или сговаривается об охоте. Улыбка так полностью и не сошла с моего лица. Она приклеилась к нему и застыла, забытая, пока я весь обратился в слух. Князь Амандил что-то рассказывал сыну, улыбались оба. Лорд Адуназир, прикрыв веки, думал свои княжеские думы с видом сытого льва. Лица отца и лорда Элентира были непроницаемы.

Я давно понял, что мой отец ведет двойную игру. Сегодня я увидел, что сердце его - в Андуниэ. Я знал, что он хочет уберечь меня от судьбы, подобной собственной - но видел также и то, что это ему не удалось. Слишком поздно, слишком поздно. Что толку в свете, если его скрывают в доме? Свет должен сиять наружу. Дом владык Андуниэ полон света. Но он не освещает никого, кроме Верных. Он не осветит правящий дом Нуменора и столицу Королей без особых гонцов - тех, кто готов жить во мраке и не терять своего свечения. Без тех, чья вера больше их гордости. Без связных, что готовы лгать и слыть отверженными во имя распространения света. Ты хочешь быть Сияющим, Латронильва? О да. Хотел того отец или нет - он сделал все, чтобы я был его достойным продолжением. Я рос во лжи и подозрениях, я не знал родственного тепла, я привык скрывать свои мысли, я привык к безверию. Теперь, когда я увидел свет - я буду опираться только на него. «Не надо опираться на мнение окружающих. Найди другую опору.

- На что опираешься ты?

- На самого себя.»

Нет, Морфион, твой рецепт мне не подходит. Мне не на что опереться внутри себя - там лишь тени неосуществленного. Я обопрусь на то, что находится за моими пределами. На жителей Белого Города, которым однажды во сне я назвал свое имя. Я обопрусь на свет нимерим, который сияет в людях, и не дай мне Одинокий Творец легковерности Барунагана. Я не буду легковерным, потому что давно утратил невинность. Королевский двор сделает блестящее приобретение. Ничье мнение и ничьи чувства не выбьют из-под меня мою опору. Потому что без нее я слеп и мертв. Таков удел Верных.

* * *

Последняя ночь в доме князей. Окна залиты луной. Тревога в воздухе. Я знаю, что дом не спит, и около моей двери мне то и дело слышатся шаги. Днем я встречался с Морфионом и остальными, узнавал про Законы Двенадцати Таблиц. В результате до заката злословили о Цитадели.

Я уже понял, что Цитадель является зеркальным отражением Андуниэ. У правящего короля два сына, и они не ладят меж собой. Они ненавидят друг друга. Они не говорят на языке нимерим и не имеют сокрытых благозвучных имен, и преследуют всех, кто знает тайну их ненависти. Преследование кончается бесславной смертью. Смертный приговор вершится шелковым шнурком. Никто при дворе не желает себе такой кончины, и каждый спешит... Стражи Цитадели беспристрастны, их долг - повиноваться жестам. Их безупречность, что завораживала меня в детстве, имеет две стороны. В столице рука короля - рука убийцы.

Мой отец находился у лорда Нимразора. Я мог пойти с ним, если бы пожелал - княжеский дом лишился своих тайн - но я должен был побыть один. Оказывается я привык к одиночеству. А его у меня, судя по всему, в ближайшие дни не будет.

Дом жил своей полуночной жизнью. Наверное, где-то там, в соседнем крыле, лорд Афанузил сидит у огня в своих невероятных одеждах и рассказывает Нимрузиру сказку про короля с ледяным сердцем. Наверное, кто-то вспоминает прошлое и смеется над настоящим. Я лежал на кровати и смотрел на лунный квадрат на полу. Мне 25 лет и на этот Венец Лета я должен принести личную присягу. Меч служил ясным напоминанием. Наверное, это должно случиться в Армэнелосе, хотя о том пока не было сказано ни слова. Отец готовил меня к такому повороту событий, и нет лучшего повода, чем княжеское поручение. Даже целых два - письменное и устное. Я не представлял, как выглядит наследник короля Инзиладун - я видел его мельком только в детстве, один раз. Издали. Немногим лучше я представлял патрона моего отца - принца Гимильхада. Из всего его облика я помнил мощь, тяжелое лицо в ореоле пепельно-рыжих волос, и походку сытого хищника. И, разумеется, пурпурно-золотую мантию в звездах. Должно быть Инзиладун выглядит также, но еще более хищно.

Мощь Цитадели, искаженная слухами и обмолвками отца, давила на меня. Я не испытывал страха, скорее любопытство - но одновременно с образом ее нерушимости, ее громадными каменными колоннами и статуями, ее недоступными недрами, в которых скрыто нечто ужасное и вечное, вместе с мощеной серым гранитом дорогой в Усыпальницу Королей, где они лежат с пергаментными лицами и венцами на сединах, сложив руки на рукоятях потемневших мечей - вместе со всем этим на меня навалилась духота, так что я вынужден был подойти к окну. Лунный блик мерцал на моем мече, лежащем перед кораблями игрушечного флота. «Служить Королю и Нуменору». Если бы можно было выбирать себе короля.

...И тут меня настигло озарение. Я взял меч и выскользнул из комнаты.

* * *

В покоях князя Афанузила я никогда не был и не представлял, что скажу в первую минуту, но час робости миновал. Я безошибочно определил его двери. Они не были заперты.

Я постучал и толкнул створки.

Из большого сводчатого окна лился лунный свет, на столе среди свитков и морских раковин горела свеча. Я узнал бронзовый подсвечник с одиноким огоньком, под которым оплывали восковые наросты. На резной спинке кресла косо висел серебряный венец, ловя отсветы пламени. Рядом болтался кожаный шнурок. Комната была пуста. Я постоял в центре, слушая глухие удары собственного сердца. Комната князя ничем не напоминала покои королевского адмирала. Мое внимание привлек большой шар на специальной подставке, накрытый прозрачным покрывалом. Я постоял перед ним, борясь с любопытством. Там внутри что-то мерцало, но в конце концов я отступил. Наверное, это был светильник.

Я вышел из комнаты и прислушался. Разумеется.

...Покои князя Нимразора. Все они находились там - и мой отец, и оба брата.

- А вот и он, - с видимым безразличием сказал отец, когда я замер на пороге. Но в его голосе я расслышал торжество.

* * *

- Доброй ночи, - поклонился я, переложив меч в левую руку.

- В нашем доме оружие обнажают в единственном случае, - негромко сказал лорд Нимразор.

Я вдруг почувствовал себя идиотом.

Князь Афанузил оперся об оконную нишу и с интересом наблюдал за развитием событий.

- Прошу прощение за поздний визит... - начал я, - и за этот клинок... Но мне нужен совет.

- Что ж, - ответил лорд Нимразор. - Для советов не бывает неподходящего времени. Говори.

- Полагаю, мне предстоит дать присягу королевской крови, и полагаю, я должен сделать это до конца года. Полагаю, я должен дать ее королю Ар-Гимильзору или его сыновьям. Но я хочу дать ее вам. Посоветуйте, что мне делать.

Мой отец развел руками, князь Афанузил наклонил голову, и мне казалось, он смеется.

- Полагаю, - ответил лорд Нимразор, - ты должен дать ее нам. Твоя взяла, - повернулся он к отцу.

- Тогда примите ее, - протянул я меч вперед.

- Позволь, но кому из нас ты хочешь присягнуть? - поднял брови лорд Нимразор.

- Вашему дому.

- Так не годится, - поднял голову лорд Афанузил. - Меч в твои руки может вложить лишь кто-то один. Не так ли, брат?

- Именно так, брат. Придется тебе выбирать, Гвендокар.

- Мне нужно поговорить с лордом Афанузилом.

- Наедине? - спросил лорд Афанузил.

- Твои ставки падают, - тронул Нимразора за плечо отец.

- Да.

- Мы оба прогорели, - вздохнул в ответ Нимразор, и повернулся к брату. - Только не запугай его насмерть.

Лорд Афанузил отделился от окна и взял меня за руку. «Пойдем», - сказал он.

Дверь закрылась, мы вышли в коридор. Князь прислонился к стене и смотрел на меня спокойными синими глазами.

- Я хочу дать присягу вашему сыну, Амандил, - сказал я. - Это возможно?

Лорд Афанузил перевел взгляд за мою спину. Сердце глухо билось мне в грудь.

- Моему сыну еще нет четырнадцати, - ответил князь.

- Это важно?

- Нет. Ты можешь дать присягу Нимрузиру...

- Элендилу...

- Да, - улыбнулся лорд Афанузил, наклонив голову, и волосы скрыли выражение его лица. - Но чем продиктован твой выбор?

- Он так хотел, - ответил я.

- Неужели этого достаточно? - спросил лорд Афанузил.

Я стремился понять, как следовало ответить. Он сказал это таким тоном, каким говорят: «Мало ли чего могут хотеть маленькие дети?»

- Я этого хочу, - сказал я. - Я хочу быть первым вассалом в его королевстве. Я хочу строить с ним Белый Город.

- А если он ничего не построит? - спросил лорд Афанузил, пронзая меня взглядом из-под завесы волос.

- Тогда я буду ему другом. Не из-за его будущего.

- Хорошо, - помолчав сказал лорд Афанузил, снова беря меня за руку.

* * *

Так мы отправились к Нимрузиру. Я совершенно точно знал, что поступаю верно. Это было одно из немногих абсолютно верных решений в моей жизни, и я не готов списать его на случайность, мимолетную симпатию или лунную лихорадку.

- Как приносится присяга, князь? - спросил я по дороге.

- Отдашь ему клинок, встанешь на колено и скажешь то, что сказал мне.

* * *

Наследник Нимрузир читал.

- Хинья! - позвал лорд Афанузил, входя к нему. - Прими руку Верного.

Нимрузир встал, свиток упал.

- Что, уже? - пробормотал он.

- Это дары Эрулайталэ, - ответил Афанузил.

К моему удивлению, он не остался. Обнял сына и вышел за дверь. Мы остались вдвоем.

Нимрузир стоял неподвижно. Его глаза смотрели мне в самую душу.

- Примите этот меч, - сказал я, вставая на одно колено и протягивая ему клинок, - принц Элендил, вместе с моей рукой и горячим сердцем в знак моей верности вам и вашим потомкам. И да не будет у меня иного лорда, иного друга и иного спутника, кроме вас. Я хочу сопровождать вас в огне и воде, в скорби и в радости, в царствии и в изгнании, пока вы не достигнете своего Белого Града, где не будет властна тьма.

Нимрузир сделал несколько шагов вперед и взял меч двумя руками Он был ему тяжеловат.

- Принимаю твою руку, Гвендокар Арагвендорион из рода Амбатура, - сказал он, перехватывая рукоять и так же двумя руками держа ее на весу в опасной близости он моего носа. - И клянусь быть тебе лордом и защитником, пока смерть не сотрет моего слова. - Клинок опустился на мое плечо. - Да будут мне в том свидетелями солнце, луна, звезды и Одинокий Творец.

- Клянусь быть верным вам, пока смерть не сотрет моего слова, - ответил я, принимая клинок из его рук. - Да будут мне свидетелями солнце, луна, звезды и Одинокий Творец.

Я встал, не зная, что теперь делать. Поцеловать его руку? Край одеяния? Издать победный вопль? Полагаю, колени мои все же дрогнули. Нимрузир посмотрел на меня снизу вверх, раскрыл руки, и обнял.

- Я научу тебя языку Эльдар, - прошептал он. - Только вернись сюда из Армэнелоса.

- Я вернусь, мой Лорд, так скоро, как это будет возможно.

* * *

Утром мы с отцом отплыли в Азуладу. Плач Туора, наспех переписанный накануне, отправился вместе со мной. В пути я выучил его наизусть - и выбросил лист за борт. В те волны, которые Золотой Князь пересек четырежды.