По дороге остатки моего недоверия к Морфиону выветрились. Он вовсе не казался рассчетливым, и я предпочел думать, что он мне все-таки друг. Словам саботажников нельзя верить - они продиктованы годами изнурительных тренировок. Мои же годы были наполнены лишь подозрениями и ложью.
Я улыбался, предчувствуя освобождение. Естественность - это добродетель, сказал будущий лорд Андуниэ.
Однако с Морфионом нельзя было быть уверенным ни в чем. Его чувства, мысли и воля жили на трех независимых палубах, лишенных сообщения. Лучше всего это виделось в его отношениях с отцом. Отчего-то я решил, что меня это не коснется.
* * *
На княжеской лестнице мы болтали об ужине, и остаток пути до ворот посвятили обсуждению преимуществ княжеской кухни. «Как они здесь готовят рыбу?» - спросил Морфион. Когда я закончил описание соусов, решетка с караулом выросла прямо перед моим носом. Я машинально толкнул дверь - она была на засове. Товарищ мой предупредительно прокашлялся.
- Заходи, Гвендокар, - сказал один из караульных. - Прощайся с другом и заходи.
- Нас двое, - ответил я, - это сын Эглерада Майтосадора с «Аранбавиба», нарунбалик здесь бывал. У князей.
- Князья могут проводить к себе домой кого угодно, - резонно ответил караульный. - Но ты не князь, Гвердокар. И здесь не постоялый двор.
Строго говоря, он был прав. Я никогда не водил посетителей. Теперь же эта преграда оказалась неприятной новостью.
- Что же мне делать? - глупо спросил я. - Моему другу негде ночевать.
...Разумеется, это был не довод. Караульный пожал плечами. Его напарник облокотился о решетку, для убедительности просунул сквозь нее руку и пошевелил кистью:
- Если бы на то была наша воля, - примирительно сказал он, - сюда ходили бы колонны посетителей. Знаешь, сколько у меня друзей в порту? Но у нас приказ. Тебе, как офицеру, должно быть известно, что это такое. Так что без обид.
Он кивнул и убрал руку. Вопрос был исчерпан. Я топтался на месте. Караульные замерли с каменными лицами людей, привыкших ко всему.
- Послушайте... - начал я, - а если бы у моего гостя был пропуск?... Или что ему там надо?...
- Достаточно было бы и княжеского слова, - невозмутимо ответил караульный. - Но у нас его нет. Зачем говорить о том, чего нет? Будить князей в этот час никто не уполномочен.
- Гвендокар, - сказал после паузы он. - Ты можешь стоять здесь до третьей стражи, но она скажет то же самое.
Тут Морфион тронул меня за рукав. Я обернулся с выражением злости на лице.
- Позови коменданта, - шепнул он.
- Может не надо? Слушать еще одну порцию нравоучений?
- Я думал, ты хочешь, чтобы мы прошли внутрь.
- Я уже не знаю, чего я хочу! Разнести тут все к морским полипам!
- Очень благонадежно. Впрочем, не у меня завтра беседа с лордом Нимразором.
- Позовите коменданта, - обернулся я к караульному. Я совершенно не представлял, что ему скажу.
Караульный пожал плечами и пошел в башню. Через какое-то время появился комендант, хрустя суставами. Я приготовился мямлить.
- Что опять? - приблизился он к решетке. Тут Морфион отстранил меня и прилип к прутьям. Он поманил коменданта, потом к моему изумлению продел руки сквозь решетку и приклонил его голову к своим губам. Что он шептал ему в ухо, было совершенно не слышно. Ужасные подозрения моментально застучали мне в висок, но прервать происходящее было уже невозможно. Я переминался позади, и каждый возглас «М-мм!» и «Э-ээ...» все более уподоблял меня стреноженному коню. Комендант в свою очередь просочился руками наружу и, притянув Морфиона за воротник, излагал свои соображения. Я очень пожалел, что поддался на морфионовы советы.
Наконец, собеседники разделились. Морфион приник к прутьям в позе окрыленного ожидания. Комендант почесал подбородок, прошелся вдоль ворот, потом приблизился к одному из караульных и в свою очередь зашептал ему на ухо. Мне показалось, что рот слушателя скривился в двусмысленной улыбке.
- Открыть ворота, - сказал комендант, махнул рукой и отправился в башню.
Створки распахнулись Морфион подтолкнул меня вперед, одарив стражников лучезарной, наглой улыбкой.
- Что ты сказал ему? - схватил я его за локоть, когда мы оказались в центре двора.
- А ты как думаешь?
- Я тебя спрашиваю!
- Ты так спрашиваешь, словно знаешь ответ. И он тебе, вроде как, не по душе.
- Я спрашиваю потому, что надеюсь - мои подозрения не подтвердятся!
- Если ты выскажешь их вслух, я смогу тебе ответить.
- Я надеюсь, ты сказал ему не то же самое, что своему загурзану на корабле!
- Ошибаешься.
- Что?! - страшным голосом переспросил я. Из моего горла вышел каркающий звук, когда я представил, что будет думать обо мне княжеское окружение. Это было в сто раз хуже, чем сплетни на корабле, который пришел и ушел.
- По-моему очень результативно.
- Знаешь что?.. Это... Это просто...
- Ну - что просто?...
- Это подло!
- Что тебя так злит? То, что это неприглядная правда, или то, что это до сих пор не правда?
- Это просто не правда!
- Тогда почему тебя это волнует?
- Забочусь о своем добром имени!
- Мне казалось, что на фоне того, в чем замешан твой отец, о твоем добром имени здесь речи идти не может.
- Позволь это решать мне самому!
- Да ты боишься сплетен. Ай-яй-яй. Это большая слабость. Забота о сохранении лица.
- Твой отец при мне дал понять, как он относится к твоему лицу. Почему ты решил, что я должен относиться к этому иначе?
- О! - отступил Морфион. - Ну разумеется. Хочешь последовать его примеру?
- Не надейся.
- Отчего же? - Морфион уставился мне в переносицу - я помнил этот взгляд и мысленно сжал кулаки, обещая себе не поддаваться на провокацию.
- Не подходи, - процедил я.
Морфион дернул бровью. Он приблизился на три шага и положил руки мне на плечи. Я сбросил их, и он тут же сцепил их за моей шеей. Каждое мое действие ухудшало ситуацию. Я понял, что не владею собой. Морфион потянулся к моему лицу - на виду у всей караульни! - я резко оттолкнул его, и он с готовностью потерял равновесие.
Я развернулся и пошел в дом. Морфион остался лежать посреди двора. Прошло довольно много времени, прежде чем я понял, что своей волей он не встанет. Нет, он будет лежать там - на виду у всей караульни - и позорить меня. Теперь уже ничто не мешало мне двинуть ему в нос. Испортить положение, казалось, невозможно.
Я вернулся. Морфион не двигался. Я присел и тронул его за рукав:
- Вставай. Ты должен быть доволен.
Морфион не двигался. Я взял его за руку - она бессильно выскользнула.
- Чего ты добиваешься? - спросил я. Но вопрос был лишним. Он добивался, чтобы я поднял его - точно так же, как оттолкнул. Из двух видов срама я предпочел более справедливый. Пришлось поднять моего товарища - на виду у всей караульни - и лучше было не представлять, как это выглядело со стороны. Он делал вид, что не стоит на ногах. Я хотел сломать ему кости, когда вел в дом. Откровенность нашего объятия не оставила ни одного сомневающегося.
Едва мы оказались внутри аркады, Морфион разом обрел почву под ногами.
- Зачем ты выставил меня в таком свете? - только и мог спросить я. - Что я тебе сделал?
- Только пообещай, что не проклянешь меня на месте.
- Не могу ручаться!
- Гвендокар... Неужели ты думаешь, что мне приятно издеваться над тобой? У тебя есть слабое место. Тебе важно выглядеть в глазах людей хорошим. Не быть хорошим, а выглядеть хорошим по чьей-то мерке. Понимаешь?
- Что в этом дурного? С каких это пор быть хорошим в глазах людей стало слабостью?
- Потому что мерки меняются. Ты стремишься к безупречности. Но что такое безупречность, по-твоему?
- Когда тебя не в чем упрекнуть! - отрезал я. - Разве это не очевидно?
- А кто может тебя упрекнуть? Кто будет это делать?
- Люди, которые много для меня значат. Моя семья. Ее друзья. Моя ровня.
- Отлично. Я - твоя ровня?
- Разумеется.
- А караульные? Для тебя много значат караульные?
- Нет.
- Тогда в чем дело?
- Они скажут остальным, а там дойдет до кого угодно.
- Круг опасности расширяется, не так ли?
- Что ты хочешь этим сказать?
- Только то, что как ни сужай круги значимых людей, в конечном итоге зависишь от последнего караульного.
Я пожал плечами. Ничего нового он мне не сказал.
- К чему ты клонишь? - привалился я к стене.
- Суд людей, Гвендокар. Суд людей. Ты обладаешь неким качеством или совершаешь некий поступок. Мне он кажется прекрасным, друзьям твоего отца - отвратительным, князьям Андуниэ спорным. Кто прав?
- Существует общее мнение о том, что хорошо, а что нет.
- Общее мнение - это некий стандарт?
- Нечто вроде.
- Где же он зафиксирован?
- В законе.
- Кто его писал?
- Только не надо говорить, что тоже люди, а люди меняются вместе со своими законами.
- Во-первых, в закон попадает не все. Во-вторых, именно так и обстоит дело. Закон меняется - меняется общественное мнение. Это естественно, не так ли, иначе зачем вообще нужны законы. Но ты никогда не задавался вопросом - как быть, если закон несправедлив? Можно сказать иначе - если общественное мнение несправедливо?
- В массе своей люди не ошибаются. А следить за справедливостью закона - дело королей.
Морфион прозрачно посмотрел на меня.
- Запрет на ИХ язык. Уравнивание его с языком непристойности. Что это по-твоему? Тот способ, которым мы достали вот это, - он ткнул себя в грудь, где хранился свиток, - это что по-твоему? Полное сокрытие правды - это что по-твоему?
- Я не знаю, что такое правда, - признался я. - Может, короли тоже ошибаются. Ты же это хочешь сказать - что источник несправедливости закона - несправедливость владык.
- О! - покачал головой Морфион. - Не обманывай себя. Короли не ошибаются. Их ошибка - это преступление. Ошибающийся король, переписавший закон - преступник. Запрет на язык нимерим - преступление. Сокрытие правды - преступление. Создание ошибочного общественного мнения - преступление. С точки зрения ошибки норма находится вне закона. Норма будет изменой. Поэтому я - изменник. Из-за этого, - он снова ткнул себя в грудь. - Готов ли стать изменником ты?
- Я не связываю интерес к нимерим с изменой.
- Раскрой глаза.
- Полагаю, ты преувеличиваешь.
- Ты сын своего отца, - горько констатировал Морфион. Меня это задело.
- У тебя нет ни малейшего повода подозревать меня в готовности к предательству.
- Во имя мнения окружающих, Гвендокар, ты сделаешь что угодно.
- Нет, - сказал я. - Мнение окружающих может быть правдивым. Не станешь же ты утверждать, что твои доводы на воротах - норма. Мало того - они не являются правдой. Что угодно я сделаю ради правды.
- Ты же только что сказал, что не знаешь, что это такое.
- Наступит час - я определю.
- Как? Как?
Простой ответ. Он был где-то рядом. Но я так и не ухватил его. Вместо этого я спросил:
- Зачем ты затеял этот разговор?
- Чтобы дать тебе понять одну простую вещь: чтобы тебя уничтожить - тебя надо оклеветать.
Я молчал. Это был ценный урок. Я не готов был простить его методы, но бездна, раскрывшаяся передо мной, ясно показывала - как сражаться против такого оружия, я не представляю.
- Надеюсь, ты в курсе, что изменников у нас уничтожают? - сощурился Морфион.
Я догадывался. Перспективы были черны. В моих венах моментально возник холод, такой же как тогда, при упоминании о Тху. Словно все самое страшное уже случилось.
- Гвендокар, - мягко сказал Морфион. - Если ты хочешь быть Латронильвой, если ты хочешь быть с нами - тебе надо учиться жить с этим. Идти через свою отверженность.
- Это дело времени, - сцепил я зубы. - Не у каждого были годы изнурительных тренировок. Пока же я совершенно не желаю выглядеть неприглядно.
- Отверженный всегда выглядит неприглядно. Не надо опираться на мнение окружающих. Найди другую опору.
- На что опираешься ты?
- На самого себя.
В проем аркады светила луна, вычертив на полу неровные прямоугольники. Малые куски света в обширной черноте коридора. Я был взвинчен. Видимо, оттого на всю оставшуюся жизнь лунный свет соединился у меня с разделением мира на большое и малое, общее и личное, на территорию ясности и территорию заблуждений. Всегда лунный свет вызывает отчаянный поиск точки опоры.
* * *
- Ужина не будет, - сказал я, отделяясь от стены. - Пойдем спать, змея, пригретая мной на груди. Коврик ждет.
- Помнишь, ты поклялся не проклинать меня на месте? - спросил Морфион, бредя за мной по коридору.
- Помню, и сожалею.
- Сделанного не вернешь... Знаешь, что я говорил коменданту? Я предложил ему торговую сделку. Часть груза можно скрыть прямо на корабле и впоследствии сдать в обход общественных складов куда хочешь. Разумеется, если это не очень объемно. Например, золото. Отец возит металл...
- Будь ты проклят, Эглер! - развернулся я. Он невинно улыбнулся.
- Теперь ты знаешь, что такое правда.
* * *
- Ты нарушаешь закон, - сказал я, отпирая дверь. - Ты обманщик. Ты преступник. Ты абсолютный саботажник. Поэтому ты спишь на полу.
- Какая прекрасная, широкая кровать, - сказал Морфион, направляясь прямо к ней. - В ней ночевали княжеские дети. Я буду очень несчастным, если также не переночую в ней.
- Это не та кровать, - охладил его я. - Это временная кровать для одного взрослого офицера.
- Ну, не знаю, каких он должен быть размеров. - И Эглер сел прямо в середину моего ложа. - Да, это та самая комната. Даже корабли на месте!
- Ты что, бывал здесь?
- Один раз, с отцом. В детстве. Когда княгиня была жива.
Продолжать эту грустную тему мне не хотелось. Я забил трубку и сел на окно. Внутренний колодец был залит лунной росой. Обманчивая умиротворенность. Обманчивый дом, где я в последнее время только и слышу о борьбе. Или обманчивое время.
- Морфион, правда будет война? - спросил я, глядя на кольца своего дыма.
- Возможно, - нехотя ответил он из темноты. - Войну объявляет цитадель. В любом случае придется сперва усилить флот. У нас все разговоры об этом. Я представляю, что будет на верфях, когда хлынут переселенцы.
- Я представляю, что будет в заливе, когда туда опустят новый флот. И так не протолкнуться. Твой отец же тоже возит древесину?
- Да, и что-то много ее в последнее время. Начнется строительство - будет рабский мор. Ненавижу войну. Особенно подготовку.
- Да ладно, военные парады. Новые земли. Материк.
- Хочешь туда?
- Кто не хочет.
- Паршиво там. Тамошние сюда хотят.
- Слушай, что из себя тамошний Тху представляет?
- А. Это величайшая сволочь на свете.
- Я не в этом смысле.
- Для того, чтобы понять, что есть Тху, необходимо сделать допущение. - По шороху и скрипу кож я понял, что Морфион наконец растянулся поперек кровати. - Но вообще говоря, это не ночной разговор.
- Я все еще в состоянии соображать. - Мысленно я похвалил себя за хороший выбор табака. - Так что давай сделаем допущение.
- Как скажешь. Допущение состоит в том, что в мире существуют не только люди. Хотя выглядеть все могут как люди. Различается нутро. Тху - это некая бессмертная сущность, заключенная в плоть. И в силу своей духовной мощи плоть этого Тху также нетленна. То есть это воплощенный бессмертный дух. Это похоже на легенды о нимерим. Но считается что нимерим - это дети создателя, как и люди. А Тху - его как бы так правильно выразиться кусок.
- Ты уверен? Сволочь Тху - это кусок благого Создателя?
- Ну, не то чтобы так прямо оторванный кусок. Создатель целый и неделимый. Но его разные части излучают разный свет. Это свет духа. Он может принимать разные формы. - Морфион говорил медленно, словно искал слова для младенца. - Нимерим называют такие излучения феа. Таких, как Тху, множество. Но сволочь один Тху. Есть мнение, что если весь мусор собрать в одну кучу, то куча будет очень большая. Видимо, были в Создателе какие-то предпосылки для скопления мусора. В результате имеем кучу под названием Тху. Есть мнение другое - что Тху был нормальным и незаметным, как прочие. Но он с формой своего излучения что-то сделал, и превратился в кучу мусора.
- Они могут так делать? Феа? Если они части целого?
- Свобода воли. Великий закон. Люди по своей воле становятся мерзавцами. Почему прочие нет?
- Мне казалось, свобода воли - это только людское качество. - Я вытряс трубку.
- Я так не считаю. Воля контролируется количеством духа. Чем больше духа - тем больше воли. Большому кораблю большие снасти. Свобода - это способ проявления воли. Ветер в парусах. Без свободы воля неподвижна, корабль не идет. Вот Тху у нас науправлялся, судя по всему.
- А чего он хочет, этот Тху?
- Мирового господства, чего не понять. Всех под ноготь.
- Это нереально. Я не знаю, какую надо иметь силу, чтобы подчинить всю свободную волю, сколько ее в мире есть.
- Ты рассуждаешь как саботажник. Это очень приятно. Однако если представить людей как корабли, каждый из которых плывет куда хочет, то можно представить и шторм, который их собьет в одно место, а прочие разобьет о скалы.
- Какое же это господство - управлять обломками?
- Как раз для Тху. У него с головой не в порядке. Куций мозг. Не отрастил. А силы много. Большое количество духа. А мозга нет. Парадокс.
- И что - он такой безмозглый может быть опасен?
- Разбиться о скалы, к несчастью - это очень больно. Подуют штормовые ветры - это я направленную волю Тху имею в виду - поймает его наше общественное мнение, и паруса-то свои наладит. И пойдет на великой скорости к морским полипам. Тогда кричи-не кричи про опасность - без толку... Только за борт.
- Слушай, ты говорил, Тху такой не один, есть же где-то ему по силе ровня.
- Есть. Но цитадель эту правду погребла. Помнишь, нам говорили про мифы плоского мира? Западный предел и все такое.
- Да. Нет там ничего.
- Вот. А правда в том, что есть. Там сидит сила, равная Тху и его превосходящая. Большего я не знаю. Потому что обращаться к ней нам запрещено.
- Только не говори, что цитаделью.
- Нет, не цитаделью. Наша связь с запретным направлением - нимерим. Это единственное звено, потому что для нимерим запрета нет. Но это звено цитадель разрушила. Болтается теперь якорная цепь сама по себе... Якорек-то оторвался... Вот я и думаю - по чьему наущению. По воле какого так сказать ветра.
- Ты подозрителен. Язык запретили не так уж давно.
- А нимерим здесь не было очень давно. - Морфион замолчал. - И началась эта история при Ар-Балкумагане. - Добавил он.
...Ночные ароматы веяли у оконного проема. В них различался страшный запах бессонницы, тоски и запрета. Запах скорого предательства. ИХ запах, состоящий из пролитой крови, забродившего меда и лунной росы. Пыльца неведомых растений щипала ноздри. Я покрутил свою трубку. Покрутил - и отложил в сторону.
- ...Началась эта история при Ар-Балкумагане, - закинул ноги на спинку ложа Морфион. - Когда Ар-Балкумаган отправился на материк качать права, внук его Ар-Бэлухор тут сидел и все на ус мотал. Вернулся Ар-Балкумаган не в себе. Как ты знаешь, на материке он увидел некую мощь, которая лишила его покоя. Говорится, что это была мощь Врага. То есть Тху. Но все обстоит гораздо хуже. В те времена в нашу Эльдалонне, которая теперь на корабли овдовела, приходили с запада нимерим. Они и подбили нашего Ар-Балкумагана пособить. Они мимо проплывали на материк, к своим, которые там в одиночку не справлялись. В те времена нимерим здесь были гости желанные, потому что приплывали с подарками и великой любезностью, и все кругом болтали на их языке. Звался тогда наш Балкумаган Тар-Кириатаном, что на запрещенном ныне языке значит «Сильный кораблями», впрочем, как и на нашем. А внук его, стало быть, звался Тар-Анкалимоном, сиречь «Наиярчайшим». Но речь не про внука. Кораблей у Тар-Кириатана было и вправду много, потому нимерим и обратились - мол, войска свои перевези, будет нам совместная победа. Польстило это предложение Тар-Кириатану, собрался он и поехал показать нимерим, на что нуменорцы способны и как надо делать войну. И вот понимаешь какое дело. Приплывает король Запада и владыка величайшей цивилизации. И видит - стоят на материке войска нимерим и города нимерим, и крепости нимерим, и цветут на материке сады нимерим, по сравнению с которыми весь наш Остров яйца выеденного не стоит. И выходят навстречу владыке величайшей цивилизации короли нимерим, по сравнению с которыми нуменорские красавцы как галерные рабы. И приветствуют короли нимерим наших со всем почтением и уважением, от чего только хуже. Ослеп Тар-Кириатан от чужого добра, от доспехов сияющих и прочих красот. Ах, вы еще и бессмертны при том при всем? И в добавок вечно молоды? А интересно, коли тут такое произрастает, что ж у вас на Западе Заокраинном, на благой земле творится? Сучьи дети. Обделался наш Кириатан от зависти, вот как было дело. Разбили они Тху, но не было от совместной победы королю нашему радости. И от того, что нимерим там бессчетно полегло, не было радости. Потому что бессмертные возвращаются. Потому что Запад Заокраинный - их дом, где добра побольше. Вернулся стало быть Кириатан не в себе и сказал - ноги здесь больше этого поганого народа не будет. Чтоб не свербило. И звать меня теперь не по ихнему, а по нашему, сиречь Балкумаган.
Теперь переходим к внуку. Тар-Анкалимон, как было сказано, все на ус намотал. Отец его, сын Кириатана по имени Тар-Атанамир, при жизни в западном направлении плевал, надеясь, что до благой земли долетит, и нимерим поймут, что самим фактом своего существования в нечеловеческой роскоши они нас оскорбляют. Но копирования не избежал. Так хотел бессмертно править, что умер на троне. Как ты знаешь, в столице нашей, как и в Андуниэ, король наследнику трон при жизни уступал. С тех пор это право там в забвении. И вот стал Анкалимон Наиярчайший королем в свой черед. И в свой срок пришел с запада корабль нимерим. С подарками и послами, как полагается. Но поскольку настроения царили определенные, вышел Анкалимон на берег и говорит:
- Что явились? Похваляться явились? Или опять без нас кишка тонка?
Нимерим ему - ты чего, король? Это же мы, твои друзья. Вот пятое-десятое, подарки привезли. Анкалимон им - засуньте себе свои подарки не при детях будет сказано куда. Потому что к себе вы нас на Запад не пускаете, а там мы знаем, какие подарки есть, а подачками кормиться ниже достоинства человека. Вышел тогда один из нимерим, твой приятель Глорфиндейл или Лаурэфиндэ, как ты его зовешь. Он на том корабле плыл на материк по нимеримским делам, потому как там Тху снова начал бузу. Вышел, и проницательно так говорит:
- Думаешь ты, король, что от вида западных земель тебе полегчает. Но тебе не полегчает, потому что они краше всего, что ты представить можешь. Для человека их блеск погибелен, ибо природа вашего духа не та, что у нас.
- С чего это ты нашу природу хаешь? - король говорит. - Чем она тебе нехороша? Мы великая цивилизация.
- Глаза у вас велики, - говорит приятель твой Лаурэфиндэ. - Все что видите - жаждете себе. На меня смотришь - и алчешь. На бессмертные земли взглянете - навек покоя лишитесь.
- Может, мы и глазастые, - отвечает король, - но мы и очень умные. И видим, что ты хитришь. Потому что наверняка на бессмертных ваших землях запросто обретается бессмертие. Иначе откуда оно у вас? Вы такие же, как мы, и кишка у вас постоянно тонка, но вы не стареете, потому что дышите особым воздухом благой земли. Нам бы этого подарка хотелось - раз вдохнуть, и вечная жизнь. А не ваши книжки-блестяшки.
- Худое ты затеял, - говорит приятель твой Лаурэфиндэ, - потому что жаждешь противоестественного. Смерть - ваш дар. Он у вас не отнимется. Мы же бессмертны, потому что у нас иные дары. Так решил Создатель, а воздух благой земли не при чем. У вас кстати и пахнет получше, особенно по страде.
- Это ж кто такой дар людям преподнес? - взвился король. - А не взял ли бы он его обратно?
- Не вашего и не нашего то ума дело, - резонно отвечает Лаурэфиндэ. - Все вопросы наверх. А ты остепенись.
- Не тебе юнцу балованному меня остепенять, - говорит король. - Потому что нас не обманешь. Нет никакого дара, а есть одна сплошная узурпация. Предок наш Индильзар Азрубелохин, прозванный Тар-Миниатуром, из бессмертного рода происходит, и во мне его кровь. Значит мы с вами одинаковые, только вы не мрете, потому что живете на благой земле. А простой моряк Азрубел достиг ваших земель бессмертных и обессмертился. А простой наш парень Туор женился на вашей принцессе и обессмертился наверное тоже. Могут люди, когда захотят! Когда вы им не мешаете.
- Туора ты не трогай, я его как облупленного знал, - говорит Лаурэфиндэ. - Туора нет в мире живых, если ты понимаешь, о чем я толкую. Друга своего Туора уж я бы разыскал. И моряка Эарендила Азрубела нет в мире живых, мир его отторг, в небе он бродит на своем корабле. А Элрос наш Тар-Миниатур пошел путем людей и дар ваш на себя принял. Никто из них в твоем понимании не жилец. И вы, если на земли бессмертные ступите, жильцами быть перестанете. Таков закон. Либо - либо.
- Это кто ж такой закон смешной установил?
- Единый Творец, разумеется.
- Подонок он, а не Творец. И вы не лучше с вашими нравоучениями.
- Худое ты говоришь, король, - сказал Лаурэфиндэ. - Помяни мое слово. Королевство свое великое доведете до ручки. Лишитесь благословения. Знаешь, король, с каким грохотом королевства падают? Из-за гордыни и недалекости королей сугубо? А я знаю. Одно уже похоронил - и ваше похороню.
- Не каркай, - говорит король. - Мы всех переживем, коли вас тут не будет.
- Больше не будет.
- Вот и убирайтесь к морским полипам.
Вот так и кончилась дружба. С тех самых пор нимерим здесь не появлялись. И докатилось мое отечество до такого состояния, что лучше к морским полипам.
- Да, поучительно, - сказал я. - Какую-то мы ужасную поэму про это читали. Эпическую.
- Ну как без этого. Люди короля. Вранье и тягомотина.
- Тягомотина, - согласился я, смеясь. - А в чем вранье?
- Видишь ли, любезный наш шпион. История со времен Тар-Анкалимона, называемого ныне Ар-Бэлухором на мало любимом мной, но родном языке, несколько переосмыслилась. Помнишь, Кровохлебка спрашивал, какое время написания этой поэмы считать подлинным? Мы тут все точно знаем, что она написана тысячу лет спустя. Когда все летописи перевели на адунаик. Наверняка, потом еще подправили пару раз. Помнишь, что Кровохлебке ответили? Что официально она считается ровесницей событий. И что это не важно, потому что это поэзия, а не история. Вот, - он уже в который раз потыкал себя в грудь, - поэзия. А та поэма - рифмованная политика. А проще говоря - подделка.
Меж тем как суть дела очень проста. Перед тем, как корабль с твоим приятелем Лаурэфинделом пришел, островная знать разделилась на два лагеря. Одни сочувствовали нимерим по старой дружбе, другие впитали новые настроения и не сочувствовали. Длилось это долго, а началось, думаю, еще при Балкумагане. После же того, как нимерим были посланы в голубую даль, оба лагеря четко определились и стали называться «Людьми короля» - то есть сторонниками политики цитадели, и «Верными» - Авалтири, то есть "видящими валар", как и нимерим. Понимаешь? Верные - это вовсе не верные королю. Это прямо противоположное. Князья Андуниэ - Верные. Но говорить об этом безнаказанно можно только потому, что в свете новейшей истории Верные и Люди короля - это одно и то же. Как и было нами прочитано. Из поколения в поколение это разделения сохраняется неизменным. Род Верных как правило воспитывает детей в традиции нимерим и остается Верным. Бывают исключения. Род может пресечься. Или перейти на другую сторону. Как твой отец. Однако есть память крови... В тебе она видна очень четко... Извини, шпион, что приходится говорить такие вещи... Одним словом с поэмой все. А кружок любителей нимерим называется Убежище Верных. Эхад-и-Сэдрин на ИХ языке.
...Ночной ветер с моря был полон слов неведомой, древней речи. Выдох, выдох, выдох - шепот воды, перекатывание гальки, стон точимого волной камня, свист чаячьего крыла, вспоровшего воздух. Есть вещи, которым не может сопротивляться человек. Сияющие. Я с детства знал, что ради НИХ предам отца, мать и родину. Я сделаю это быстро и бездумно, и упаду в музыку. Никогда позже она не покинет меня. Удивительным образом эта музыка шла сейчас из морфионова горла - надтреснутая, грубая, неуправляемая. Но несомненно ТА.
- Что-то я притомился, - прокашлялся Морфион. - В горле пересохло. Вот думаю, не бросить ли мне врачеванье, не податься ли в лекторы. Как тебе кажется - я доходчиво излагаю исторический материал?
Я молчал, убежав мыслями далеко.
- О чем ты думаешь? - Морфион убрал ноги со спинки и сел. - Коли я временно взял на себя роль учителя, можешь спрашивать о чем угодно. Вот например о морских угрях. Невыносимо, знаете ли, хочется есть. Просто язык свело.
- Кстати про язык. Нимерим - это Сияющие на нашем языке. Иногда их называют Старшие. А как они себя называют сами?
- Эльдар, - охотно отозвался Морфион. - Звездные. Все значения связаны со Светом. Может, у них тело светится. Интересно, если б и органы светились. Представляешь: там внутри все переливается, сердце голубое, почки зеленые, печень, я думаю, красная. Легкие серебрятся... Боже, как есть хочется!
- Эльдар... Это один, а вместе, все?
- Эльдар - это множество. Такая грамматика. Один мужчина - эльда. Одна женщина - эльдэ. На слух почти неотличимо. Представляешь язык, где мужской род заканчивается звуком «а»? Латронильва-а-а. Очень, я полагаю, нежный народ. Круглосуточное питание, ночной образ жизни. Там пойти ночью на кухню - обычное дело. Еще и добавки дадут.
Я слез с оконной ниши и пошел к двери. Накрылся и коврик, и сон, и оздоровительный голод. Гость в дом - заботы в дом.
- Спасибо, друг! - в спину мне сказал Морфион.
* * *
...Вот теперь я чувствовал себя настоящим шпионом. Дом чутко спал, и за каждым поворотом мне мерещилась засада. Я не имел привычки бродить по ночам, за годы пребывания в княжеском доме усвоив, что чем меньше тебя видно, тем лучше. По этой причине я совершил главную ошибку - я не взял свечу.
Впрочем, лунный свет достаточно освещал дорогу. Кухня находилась на этом же этаже, в торце крыла. Я предполагал сориентироваться в ней наощупь.
...Очаг давно потух, котлы, в которые я сунулся, были перемыты. Я пошарил по полкам, но кроме пряностей, сушеных трав и сухарей ничего не нашел. От печальной перспективы лезть в ледяной погреб и слепо спотыкаться там мой собственный голод пропал. Но делать нечего.
Я поднял крышку за кованное кольцо и полез, чувствуя себя уже не шпионом, а сущим вором. Тьма в погребе была абсолютной. Я ощупывал и обнюхивал запасы, все они были одинаково холодными, под ногами предательски каталась и звякала задетая локтем бутылка, предположительно винная, но мог быть и уксус. Наконец я нашел сыр, какие-то липкие ягоды, соленую рыбу и орехи. Что-то сунув в полу плаща, что-то под мышку, а что-то за пазуху, я полез наверх. Сомнительную бутылку я тоже забрал.
Вылезая из погреба, я силился разглядеть, что у меня в руках. И тут на пол лег свет свечи. В ее свете жидкость сверкнула рубинами. Но радости я не испытал. Я застыл, чувствуя унизительную дрожь в коленях.
В арке кухонной двери дрожали три свечных языка. Они освещали держащую их руку в свободном рукаве и распущенные черные волосы до середины груди. На лбу посетителя что-то сверкнуло. Бутылка вторично выскользнула на пол - прямо под ноги, в подпол - и я машинально пнул ее коленом вперед, на спасительный настил кухни. Посетитель беззвучно вошел - и руки у меня разжались.
Награбленное добро. Оно падало бесконечно долго и беспредельно громко.
- Т-сс! - поднес палец к губам посетитель. Бесполезный жест. Наверное, он был адресован мне, чтобы я не заорал. Или не оступился.
А мог. Я никогда не видел ничего похожего. На посетителе была синяя рубаха в пол, расшитая по вороту и рукавам то ли звездами, то ли цветами, мерцавшими при каждом его движении. Эту немыслимую одежду в два кольца обвивал светлый шнур, концы которого терялись в складках подола. И он был босой. Я это слышал.
Меня поразил венец на его лбу. Узорное серебряное литье. И то, насколько точно эта одежда воспроизводит цвет его глаз. Которые смотрели прямо на меня.
- Подойдите, Гвендокар, - мягко сказал он, - и покажите мне ваше лицо.
Я выбрался из разверстой кухонной утробы и подбрел, делая попытки поклониться на ходу. Величие, исходящее от него - не защищенного ничем, кроме тонкой материи и своего имени - накатывало, как волны. Орехи за пазухой бились в мой желудок.
Князь Афанузил поднял подсвечник и левой рукой стиснул мой подбородок. Его глаза с расширенным зрачком приблизились. Потом пальцы разжались.
- Сколько ты не спишь? - тихо спросил он. В голосе князя, вопреки ожиданиям, не было ни строгости, ни особой заботы. В нем было спокойное удовлетворение.
- Третью ночь, - сказал я.
- Это малинорни, - выдохнул князь, и я озадачился, чему он рад. - Причина бессонницы.
- Они здесь не растут.
- Это из Эльдалоннэ... Дыхание побережья. Словно в воздухе разлит особый аромат... тревоги. Канун солнцестояния.
- А вы, князь... то есть простите...
- Ничего, - князь отступил и отвернулся к полкам. - Весь дом не спит. Каждый год. - Его рука порхала среди пряностей и ступок, пока я собирал свои припасы.
- Отцу нездоровится, - поведал князь Афанузил, возвращаясь к очагу с пучком травы. Двигался не то чтобы бесшумно, а как-то бесплотно. Я должен был уйти, а не покушаться на чужие таинства. Но я медлил. Я не мог избавиться от мысли, что Одинокий Создатель снизошел ко всем моим просьбам. Он дал мне вкус бессонницы и запрета. Он разбудил меня. Сегодня он показал мне, как выглядят владыки нимерим. Увидеть их женщин и умереть. Услышать их мужчин, и забыть, кто ты...
- Чья на вас одежда, лорд Афанузил?
- Моя. Это свадебный подарок. От нее... Сын попросил меня, - он перекусил нитку, которой была обвязана трава.
Князь растирает траву над кубком. Он беспечален. Знает - его княгиня смотрит на него оттуда, где она пребывает ныне. А я смотрю на него, играющего с сыном в древних королей и полуночных певцов, от которых не осталось ни одного изображения.
- Почему, Гвендокар, вы несете свою снедь к себе? Ужинайте здесь.
- Не могу. Это я не себе. То есть... У меня гость.
- Кто?
- Морфион, у него тоже бессонница.
- Очень хорошо.
Я падаю в музыку. Никогда позже она не покинет меня. Князь разводил огонь. Я видел достаточно, чтобы петь перед смертью.
* * *
- Что, шпион, попался? - проницательно сощурился Морфион, едва я ступил на порог. В комнате горела свеча - пока меня не было, Морфион читал свой свиток.
- Как ты догадался?
- Ты же не на охоту пошел, а на кухню, - пожал плечами тот, сворачивая рукопись. - Что-то тебя задержало.
- Я вылез из погреба и уткнулся в лорда Афанузила. Так что ужин будем есть можно сказать прямо с пола.
Морфион захохотал.
- Почему только с тобой случаются такие вещи? И я еще хотел пойти за компанию!
- Зря не пошел. Ты много потерял.
- А что - князь устроил тебе взбучку?
- Нет. Он варит там колдовское зелье, одетый как эта... эльда.
- Вау! Неужели в сверкающей броне и в крылатом шлеме?
- В ночной рубашке, я бы сказал.
- Я немедленно иду туда!
Морфион вскочил, но я перегородил дверь, выставив сыр и бутылку, и какое-то время мы толкались в проходе, давясь смешками. Наконец разум победил.
* * *
Ночь таяла. Добыча моя была съедена, луна сошла с небосвода, сон не подступал. Мы допивали вино, сидя на кровати.
- Морфион, - вспомнил я. - Последние дни я постоянно слышу о каком-то Барунагане. Которого все боятся.
Морфион поперхнулся вином и закашлялся.
- Никто его не боится, - вытер он губы.
- Я помню, как у тебя дрогнула рука, когда ты на корабле услышал его имя.
- Это потому что от него одни неприятности. Это имя проклято.
- И он действительно убил вашего загурзана колдовством?
- Ты веришь в колдовство?
- Разумеется нет. Но ты своим так об этом говорил, словно дело не чисто.
- Дело не чисто. Барунаган - предатель. От служит Тху.
- В колониях это случается, я полагаю. Там же постоянно какая-то буза.
- Ты не понял. Он служит Тху лично.
- Советник Тху? - я скривился и отпил глоток.
- У Тху нет советников, - ухмыльнулся Морфион. - Как бы ни был наш Барунаган тут знатен, там он теперь просто слуга. Проводник воли господина.
- Как же ваш Барунаган на такое согласился?
- Ну, его предупреждали... Была, полагаю, вещь для него поценней свободы. Одним словом обвел Тху нашего Барунагана вокруг пальца.
- Что ж оттуда обратно не подастся? Когда понял, что его провели?
Морфион с жалостью посмотрел на меня.
- Обратно?.. Да ему его положение нравится. Понимаешь меня? Он получил, что хотел, и полностью удовлетворен. И кроме того, кто его сюда пустит? Каждый из наших эту сволочь задавил бы собственными руками. Хотя, судя по всему, Тху дал ему какую-то защиту.
- Барунаган для вас - личный враг? Для Верных?
Морфион сделал глоток, передал мне бутылку и внимательно смотрел, как я пью. Глаза его стали колючими.
- Жили на свете пятеро друзей, - негромко произнес он. - Их отцы ходили в поход вместе с королем помогать нимерим бить Тху. Их дети назвали себя Верными. Жили, стало быть, пятеро Авалтири. Читали нимеримские книги, считали зависть порождением Тху, служили королю Анкалимону и мечтали о будущем. Когда стало ясно, что король от нимерим отрекся, они взяли себе прозвища на их языке и поклялись, что свету не изменят. Один из них пользовался особым доверием короля. Он был древнего и славного рода. Король назначил его наместником колонии, и он с радостью согласился, потому что на Востоке жили нимерим. Он обещал друзьям связаться с ними и просить совета, как образумить короля. Потом он уехал. И отдался на службу Тху. Вернувшись, он сказал друзьям, что знает тайну бессмертия и может раскрыть ее своим друзьям, пока король бесполезно изводит себя мечтами о ней. Потому что бессмертие раздают не нимерим, а те, у кого есть соответствующие знания. Мне продолжать?
- Это и был Барунаган.
- Да, но Верные знали его под именем Леденящий. Хэлкар.
- Нехорошее у него имя.
- А Пепелище тебе нравится? Это старая традиция. Бунт - значит бунт.
- Его личное имя не лучше.
- Ну, в те времена так не казалось. «Господин смерти» - значит, сильный человек. Бесстрашный. Тогда именам на адунаике большого значения не придавали.
- Откуда ты все это знаешь? Кто были остальные четверо Верных?
- Один - предок моей матери. Его звали Нимфион, Белый Ястреб. Другой - тогдашний князь Андуниэ Ангелимир. Железная звезда. Третьей была женщина, Ласселот. Ласселотэ, Цветочные Листья. Ее отца звали Дагоронлот - Цветок войны. Она не вышла замуж... Вела мужской образ жизни. Впрочем, это отдельная история, как-нибудь, если возникнет интерес... А четвертым был Эктар, Шип. Его потомки в Роменне. Так называют Азуладу те, кто помнят ее настоящее имя. На самом деле, эту историю знают очень многие. Просто мало кого она касается так... непосредственно.
- И что с этим Леденящим было потом?
- Не называй его этим именем - оно вычеркнуто из памяти приличных людей. Теперь он снова Барунаган. Было с ним потом много любопытного. Судя по всему, он сделал предложение королю. Но тот, когда узнал, что обращаться надо к Тху - расхохотался. «Никогда короли людей не склонялись ни перед кем, особенно перед поверженным врагом. Если ему нужно, чтобы я обрел бессмертие - пусть приедет сюда, поклонится мне и просит принять его как простого дарителя». Так единственный раз трон наш спасла гордыня.
- Слушай, а это возможно - ну, чтобы Тху сюда заявился?
- Разумеется нет. Думаешь, он пропустил бы возможность нагадить? Взять наш Остров под каблук - что может быть привлекательней?
- Что ему мешает?
- Благословение, лежащее на этой земле. Это то же самое, почему он не мог нимерим на востоке выкосить. Их земли защищены.
- Эта защита у нас - от нимерим?
- Нет. Ну, то есть в каком-то роде. В наших королях Их кровь. Поэтому королевская кровь священна. Она - основа законной власти. Король - охранитель своей земли. Защищает же не он, а его кровь.
- Это я знаю, я не понимаю, где находится благословение. Как кровь защищает.
- Сияние. Сияние в крови. Нимерим их кровь делает нетленными. Если они соблюдают определенные правила, это распространяется и на их земли. Все, к чему они прикасаются, спасено от разрушения. У наших владык это свойство, как ты знаешь, тоже есть.
- Руки короля.
- Да, поэтому, кстати, князья и велели показать им нашего раненого, ну, того, которого Барунаган задел. Пока мы на берегу стояли, они его смотрели.
- Он же умер.
- Именно... Тут вот какое дело. Очевидно, смерть для него и была неким восстановлением. Потому что когда я его смотрел, выглядел он как... призрак.
- А сам Барунаган?..
- Говорят, он теперь выглядит не лучше.
- Сложно, честно говоря, поверить, что можно прожить столько лет.
- Это не жизнь, - пожал плечами Морфион. Я был с ним солидарен.
- Слушай! - вдруг сказал я. - Кровь нимерим - она же не в одних королях у нас течет. Тут же половина знати имеет хоть каплю... Это значит, что при определенных обстоятельствах... то есть при соблюдении определенных правил...
- Ну?.. Ну?
- Мы можем восстанавливать вещи. Делать их нетленными.
- Умница. Нимерим - это наше будущее, а не прошлое. Хочешь быть Сияющим, Латронильва? - Он расхохотался, и я не знал, как мне отнестись к его словам. Мне отчаянно захотелось курить - и я пошел к окну. В голове был обвал. Сияние в крови. Призрачное бессмертие. Просто бессмертие. Определенные правила. Князья Андуниэ - носители нетленной крови. Вот в какие игры играют саботажники. Несколько столетий...
Я думал о Барунагане. Ужасная история. Из желания быть похожим на нимерим он связался с их врагом. С нашим общим врагом. После этого нимерим должны были испытывать к нему отвращение. Понятно, отчего он так ненавидит их сторонников. «А ты? - спросил меня внутренний голос. - Что бы сделал ради Них ты?» Я с детства знал, что ради Них предам отца, мать и родину. Теперь я содрогнулся.
Двор выцветал в предрассветном тумане. Камень под моей рукой был влажным. В молочном сумраке перед деревом стояла белая фигура. У всего княжеского семейства была бессонница. Я надеялся, что оно провело эти часы в более приятных занятиях, чем беседы о могуществе Тху.
- Морфион, - тихо позвал я. - Посмотри.
Морфион подошел и глянул мне через плечо. Его лицо осветила улыбка.
- Что он там делает? - прошептал он.
- Представляешь, он так играет.
- Ну и ну... И часто?
- В последнее время.
- Ему не тоскливо там?
- Не знаю.
- Элендил! - негромко позвал Морфион.
- Что ты делаешь?!
- Элендил! Иди к нам!
Нимрузир оглянулся, словно ища источник голоса. Морфион вытянул из окна руки. Мальчик подбежал. На его лице была радость.
- У вас тоже!... - сказал он, взмахнув руками.
- Что тоже? Помятые лица?
- Лунная лихорадка. Когда спать не можешь?
- Чему это ты радуешься? - спросил я.
- Это болезнь звездного народа, отец говорит. Все, у кого в это время бессонница - родичи эльдар!
- Это ты сам придумал? - высунулся наружу Морфион, хватая Нимрузира за руку. Тот засмеялся.
- Залезай! - сказал Морфион.
- Может лучше в дверь? - усомнился я. - как нормальные люди?..
- Где тут нормальные люди? - ухватил наследника за руки Морфион. - Тут одни родичи эльдар. Ты слышал. Так, давайте, принц... Эльдар двери презирают, они спят на деревьях.
Я никогда не забуду, как Нимрузир карабкался к нам в окно влажным утром кануна солнцестояния. Конечно, я помогал. Узкое окно было не приспособлено для таких вторжений, и только сдавленные смешки выдавали всю меру нашей безответственности.
* * *
- Как ты назвал его? - дернул я Морфиона, пока Нимрузир рассматривал игрушечный флот.
- Элендилем. Это самоназвание Верных. Мы все - элендили. Не так ли, Принц? - громко спросил он.
- М-м, - ответил Нимрузир, совершенно его не слушая. Теперь его внимание приковали клинки.
- Но в данном случае это просто перевод его имени на язык нимерим. Кстати! Тут есть одна языковая тонкость. Ты будешь потрясен. Лорд Нимрузир! - обратился он. - Скажите моему другу, что значит ваше имя на адунаике?
- А?.. Нимру-зиран. Влюбленный в сияние, - рассеянно произнес наследник, осматривая блестящие трофеи.
- А есть еще варианты перевода?
- Любящий нимерим. Возлюбленный нимерим.
- Любовник?..
- Наверное.
- А Элендил как переводится, скажите моему другу, принц.
- Сторонник эльдар. - Наследник отвернулся наконец от стены. - Зачем ты меня справшиваешь, ты же знаешь.
- Я не знаю, все ли значения имени Нимрузир тут остаются в силе? - подмигнул мне Морфион.
- Ну да. - Наследник снова отправился к столу и взял один из кораблей.
- Принц! - не унимался Морфион. Нимрузир понял, что урок языкознания не закончен и подошел к моему другу с кораблем в руке. Я посадил его между нами.
- Принц, могу ли я перевести «Нимрузир» как «сторонник нимерим»?
- Можешь, - кивнул Нимрузир, пытаясь через отверстия весельного ряда рассмотреть, что у корабля внутри. - И как «сияющий друг» можешь...
- Слыхал? - победно выпятил подбородок в мою сторону Морфион. - Зиран - всего-навсего сторонник, проще говоря приятель. Это если рассуждать как эльдар. Очень советую.
- Ну да, - поднял глаза рассуждающий как эльдар Нимрузир. - Гвендокар мой зиран. Я назначил его своим советником.
Морфион захохотал.
- Вот тебе раз! А как же я, мой принц?
- А ты много болтаешь.
Читать дальше Назад
Загрузка... 
