Я не поверил своим глазам. Неверный огонек то полностью гас, то нервно разгорался. Теперь я готов был поклясться: ветер доносил запах пролитой крови.
Огонь был рыжим, обычным для свечи или масляной лампы. Между камней устроился человек, какой-нибудь рыбак или беглый переселенец, и простить ему этот обман было невозможно. Я пошел на свет.
...Между валунами у скалы стоял на коленях человек в черном и на первый взгляд ковырялся в земле. Он стоял спиной ко мне и эту спину закрывал форменный плащ Морской Академии: его серебряный галун предательски посверкивал в свете свечи. Галька шуршала под моими ногами, но человек был так поглощен своей работой, что до времени ничего не слышал. Я не видел, чем он занят. Поэтому, когда он наконец резко развернулся на звук, я застыл как вкопанный: его руки были в крови. Самое же ужасное открылось слева от него - хорошо освещенный, искромсанный труп.
- Амандил? - прищурился мой однокашник. Он не видел моего лица - света было недостаточно. Я тоже с трудом узнал его.
- Морфион?!
- Ты кто? - поднял свечу Морфион, и не думая вставать.
- Морфион, ты что же делаешь?! - подошел я, вперясь в страшное зрелище, представшее по мере приближения во всей своей наготе. Морфион вернул свечу на уступ и выпрямился.
- Неожиданная встреча, - безмятежно ответил он. - Хочется верить, что ты забрел сюда по воле случая... Однако чудес на свете не бывает. Не так ли?
- Что ты городишь? Кто это?
- Если тебя подослали следить за мной, тебе лучше сказать. - Его примирительный тон в данных обстоятельствах мне был непонятен. Словно он и впрямь не сделал ничего дурного.
- Можешь не верить, но это чистая случайность.
- Ладно, я знаю поговорку: кто не задает вопросов, тот не слышит лжи...
- Кто этот человек? - не унимался я.
- Раб с галеры моего отца. Каким ветром тебя занесло? Тебе полагается пить вино в обществе лорда Нимразора или гулять по тавернам.
- Морфион, что же ты наделал? - присел я над телом. - Вы, конечно, сумасшедшие, но не до такой же степени??
- Что я такого наделал? - заглянул мне в лицо Морфион, и у меня от его глаз мороз пошел по коже. Руки Морфион держал перед собой, чтобы не испачкать форменную одежду.
- Зачем ты убил его?
- Я его вскрыл. - Морфион шевельнул красными пальцами и я отпрянул. - Страшно?
- Иди ты. То, что ты сделал - против закона.
- Думай как угодно. Этот покойник полсуток как труп. Рабов не бальзамируют. Нет на их счет никакого закона.
- Зачем тебе это надо? Празднуешь совершеннолетие? Мало выпендриваться в Академии?
Морфион расхохотался.
- Что, нас серьезно держат за таких чудищ?
- А чего от вас еще ждать?
- Отлично! Скажу Кровохлебке - пусть порадуется. А ты ступай по берегу... Мало ли... Один труп - два трупа... - он шевельнул пальцами.
...Задним умом я понимал, что бравада Морфиона - его способ сохранить душевное равновесие. Способ держать дистанцию. Видимо, дружба с нормальными людьми для каждого них помеха, если все они подобным образом проводят свой досуг.
- Подумать только! - потрясенно сказал я. - А ведь никто мог ничего не знать!
- Знаешь, Гвендокар, - тронул меня локтем Морфион, - я вообще-то очень на это рассчитываю. Так что теперь, видимо, придется... - он поискал глазами по сторонам и я наконец понял, что привлекло его внимание: изогнутый стальной стилет.
- Знаешь, Морфион, - в тон ему сказал я. - Я вообще-то давно к тебе присматриваюсь, да судьба все как-то нас разводит... Хотя я очень на нее рассчитываю.
- В каком смысле присматриваешься, Гвендокар? Следишь?
- Мне, видишь ли, любопытна твоя компания, хотя она давно просит, чтобы ей дали в нос. Не могу вас понять.
- Мы тоже вас понять не можем. Чем вы здесь на самом деле занимаетесь? Что ты делаешь ночью на диком берегу?
- Хороший вопрос. Допустим, гуляю. Люблю одиночество.
- Привлекает слава отщепенца?
- Привлекает пейзаж.
- Это меняет дело. - Морфион снова присел над трупом и к моему ужасу запустил руки внутрь взрезанной грудины.
- Ну так что, - сказал я. - Продолжишь меня подозревать? Думаешь, мне интересно доносить?
- Ладно, прости, - ковырялся в теле Морфион. - Я вообще говоря принял тебя за другого... Но, выходит, не ошибся. Видишь ли... чума тебя забери... дай-ка мне нож... да... вот оно.
С этими словами Морфион вынул из распластанного тела сгусток.
- Прости, я еще не понял, подозревать мне тебя или нет, - сказал он, разглядывая добычу с разных боков. - А дело мое не терпит. Светает рано, и бродят разные проходимцы... Нет покоя человеку ни в жизни, ни в смерти...
- Что это у тебя в руках? - поинтересовался я, по тону Морфиона поняв, что вопрос о слежке исчерпан, а сам он не прочь видеть меня в качестве подмастерья. Занятие его было отвратительным и предосудительным, но показать свое истинное к нему отношение казалось ниже чести дунадана. Конечно, меня весьма интересовала медицина. Однако такую ее сторону видеть еще не приходилось.
- Это человеческое сердце, - сказал он. - Мышечный орган, который гонит кровь. Вот по этим трубкам. Которыми оно и крепится, как выяснилось, в прочему организму... Когда человек умирает, сердце перестает сокращаться, сиречь останавливается... Никто не знает, отчего оно сокращается и что у него внутри. Является ли его остановка причиной смерти или ее следствием. Неизвестно, отчего зависит продолжительность жизни. Рабы живут мало. Дунэдайн много. Извини... Думаю, надо разрезать теперь дунадана... Что, разумеется, запрещено. В этом загвоздка.
- Так тебе за этим понадобилось резать труп?
- Знаешь, Гвендокар, я много бы дал, если бы как-то можно было устроить вскрытие живого... - Морфион глянул на меня, словно прицениваясь. - Но это абсолютно исключено...
- Ты говоришь чудовищные вещи.
- Да ну. - Тут он перехватил стилет и распрямился. - Надо это вымыть. Возьми свечу, Наблюдатель, пойдем-ка к морю... Там, сдается мне, посветлее.
* * *
У моря и впрямь было посветлее - из-за края скалы вышла поздняя луна. Морфион зашел в воду, ополоснул свой трофей и пристроился резать его, сидя на корточках. Я держал свечу.
- Хоть бы плащ свой снял, - сказал я. - Сейчас брызнет.
- Не брызнет, у мертвых кровь стоит, - авторитетно сказал Морфион. Действительно, то ли он был прав, то ли был ювелирно точен. Наконец, мы оба уставились на студенистые половинки.
- Как тебе не противно заниматься мертвечиной, - сказал я.
- Все там будем, - философски изрек Морфион.
- Тем более. Что интересного.
- Ага. Ага... - отвлекся Морфион. - Это у нас значит четыре отделения... четыре времени года... На четыре стороны света... Вечный круг... Как же оно работает у живого? Что тут у нас за пустоты?... А кровь-то вся ушла... Медики, вражье семя... Ведь ни один ничего не сказал...
- Сердце - источник жизни, - процитировал я нашего лектора.
- ...Но не ее причина... Здоровое совершенно сердце... Кто же определяет твой срок?
- Говорят, судьба.
- Так. Я знаю, где находится эта судьба. Придется все-таки вскрывать голову.
- Ты серьезно?
- Куда серьезней... Пойдем-ка обратно.
Мы вернулись. Луна выползла из-за скалистой тени, и добавила света. Галерный раб выглядел жутко.
- Отчего он умер? - спросил я
- От побоев, - ответил Морфион. - Гребцы забили. Одним словом, по этой причине. Где находится его смерть, я не знаю.
- Как ты его сюда приволок?
- На лодке. - Морфион присел над рабом и ощупывал его голову. Вид его стал мрачным. - Так, - сказал он сам себе. - Теоретически возможно отделить голову от позвоночника и подобраться снизу... Или через глазницы... Грязи, конечно, много. Вопрос, насколько прочны кости. Практически нужна пила.
- Ты думаешь, как влезть в голову? - кисло спросил я.
- Вроде того.
- Отпилить макушку.
- Ладно, сначала отпилим голову.
...Мы отпилили голову. Подарочный кинжал пошел в работу. Работа продвигалась медленно, поэтому мы возились дольше, чем рассчитывали. Мне до сих пор непонятно, как меня сподобило участвовать в этом процессе. Очевидно я сказал себе - если Морфион может, то и я смогу.
- Так, - снова сказал Морфион, поднимая голову за волосы. - Это дело я возьму с собой.
- Тебя остановит патруль, и ты не отболтаешься.
- Я не пойду в город, я вернусь по воде. В трюме распилю. - Морфион завернул голову в тряпки, бывшие кода-то одеждой галерника. - Так. Теперь, пока не рассвело, надо еще кое-что посмотреть...
...Подобным образом, беседуя сам с собой, Морфион исследовал брюшину, доставая оттуда куски слизи. Запах от тела шел чудовищный. Спасал лишь морской бриз.
- ...Деформация - бормотал Морфион. - ... или с рожденья ущерб... Ладно, теперь все ясно... Ну, медики, ну, вражье семя...
- Ты веришь в бессмертие? - неожиданно спросил я.
- А ты?
- Нет, разумеется.
- Зря.
- Ты хочешь сказать, что жизнь может длиться вечно?
- Возможно.
- Но ты же только что говорил, что все мы там будем.
- МЫ - будем... А кое-кто другой, может, нет.
- Ты потому так трупами интересуешься? Ищешь свидетельства?
- Доказательства.
- Глупость все это. Бессмертных народов нет.
- Только полный идиот может считать, что человек в состоянии придумать нечто, чего нет в нем самом. - Морфион поднял голову и усмехнулся. - Если человек придумал бессмертие - значит, оно есть. А если не придумал, тем более. Слышал сказки про нимерим?
- Старший народ?..
- Нимерим, сияющие.
- Кто их не слышал...
- По-твоему это варвары из переселенцев сочинили?
- Ну не дунаданы же.
- Темные, грубые, бескультурные варвары, которые даже умереть не могут как приличествует человеку, - тут он ткнул куль с головой, - сочинили такую красоту? Белые острова бессмертных? Вечно юные короли в крылатых шлемах? Ты что? Ты остров-то наш видел? Есть тут хоть один белый город? Только гавань Андуниэ, и то местами... Ты видел наши шлемы? Куда на эти горшки еще крылья?
- Остынь, - сказал я. - Корона Ар-Индильзара Азрубелохина, что в усыпальнице Арминалета, это натуральный крылатый шлем.
- Один в своем роде. Очевидно, ему подсказали боги. - И Морфион расхохотался.
- А ты хочешь что сказать? Что-то я тебя не разумею.
- Ладно, - погрузился в работу Морфион. - Нам, скандалистам и саботажникам, можно исповедывать крайние взгляды. Вот мне вздумалось полагать, что сказки про старших - это чистая правда. Только эти старшие - особый род людей. Преображенная кровь. Может, и внутри там все иначе выглядит...
- Поймаешь Старшего - убьешь и вскроешь?
- Не исключено.
...Мне казалось, я весь пропах мертвечиной. Куски слизи были выложены на гальку ровным рядком. Я даже думать не хотел, что с ними будет, когда взойдет солнце.
- Морфион, пора бы закругляться, - сказал я.
- Сейчас. Погоди. Иди пока, искупайся.
Странное дело - я даже не ожидал, что так легко последую его совету. Снимая одежду, я не мог избавиться от мысли о своих внутренностях. Я плескался так долго, что встретил рассвет в воде.
Когда я выбрался на берег, Морфион сидел на гальке. Лицо его было бледным, наверное, от бессонной ночи.
- Не одевайся, измажешься, - сказал он. - Пойдем, похороним тело.
- Вот бы ты тут попрыгал один... - сквозь зубы сказал я.
- Попрыгал бы, - подтвердил Морфион. - А теперь вместе развлекались, вместе и закапывать.
* * *
...Тело мы забросали камнями, насколько смогли.
- Птицы доклюют, - сказал Морфион, оправдывая свое нерадение. Камни таскал в основном я.
* * *
...Солнце вышло из-за утеса. Наконец, я заметил плоскодонку, лежащую на берегу между осколков скал. Мы смыли с себя последние следы ночных трудов, и Морфион отправился за ней. Когда он вернулся, я надевал через голову свой плащ.
- Какой интересный узел, - хмыкнул Морфион и вопросительно посмотрел мне в лицо.
- Да уж, - отозвался я, кидая в лодку морфионов сверток.
- Кто же тебе его показал?
- Князь Афанузил.
- Конечно.
Я оттолкнулся от берега, Морфион сел на весла. Вода искрилась за бортом, и ее блеск усыплял.
- Куда мы плывем? - спросил я.
- К отцу на корабль. Признаюсь сразу - я намерен ему солгать. Так что ни слова о галернике.
- Что за корабль?
- Королевская флотилия. Вчера пришел из Азулады.
- А! Что привезли?
- Камень и металл. Нагрузили так, что еле дотащились, отец говорит.
...Металл возили только из Азулады, это я знал. Он поступал с материка, и распределялся оттуда по всем провинциям. Королевский порт Азулады был вдвое больше здешнего, и втрое грязнее. Туда приходили корабли с переселенцами и рабами. То, что отец Морфиона не занимается извозом рабов, принесло мне облегчение.
- Двое гребцов не сдюжили, - продолжал Морфион. - А этот был третий.
- Как ты его заполучил?
- Украл с причала. Повезло. Умер бы в пути - бросили бы в море. Но был особый день, - Морфион тихо засмеялся. - Команде было не до похорон.
- Морфион, - вдруг вспомнил я. - Ты же кого-то ждал на берегу? За кого ты меня принял? Ты назвал имя.
Морфион застыл с опущенными веслами. Наклонился через борт и плеснул себе в лицо водой. За его спиной показались мачты.
- Дай-ка я погребу, - сказал я.
- Погреби.
- Ну так за кого ты меня принял? - допытывался я, направив лодку в гавань.
- За одного из наших.
- Это я понял. Но я что-то имени не признал.
- Это не имя, это кличка. На жаргоне.
- Эта кличка мне незнакома. Среди ваших такой нет.
- Ладно, наблюдатель. Я принял тебя за нашего главаря. У него тоже есть привычка шастать по берегу, когда вздумается.
- У вас есть главный? Главный Саботажник?
- Да, все как у людей, - расхохотался Морфион.
- Кто?
- Ну зачем тебе эти подробности?
- Люблю тайны.
- Чужие тайны - чужая головная боль.
- Слушай, а он тоже учится у нас?
- Нет. Главарь наш уже отучился. - Морфион снова расхохотался, и больше я не добился от него ни слова.
* * *
...Огромный борт королевской галеры был покрыт золотой инкрустацией. На корме горела надпись «Аранбавиб», «Властелин ветров». Я никогда не видел таких кораблей вблизи. Их окружали слухи. «Говорят, там внутри все из красного дерева», «Говорят, там внутри ложа из морской травы, и все застелено атласом», «Говорят, там гребцы прикованы к веслам золотыми цепями», «Говорят, под водой это целые крепости, а мы видим лишь оснастку».
Я пристал к борту и зацепился веслом за одну из золотых скоб.
- Эй! На борту! - крикнул Морфион.
Над обшивкой показалась голова.
- Это Эглер, - сообщила она кому-то. - Что вам угодно, офицер? - обратилась она к Морфиону.
- Где отец?
- В городе.
- Отлично. Мы поднимемся?
- Нет. Только члены экипажа.
- Кончай дурить.
- Мы только начали.
- Я скажу нашему главарю, он скормит тебя рыбам.
- Ты до него доберись сперва.
- Видишь, кто со мной? - Морфион наступил мне на ногу и пробормотал: - Подними-ка голову, наблюдатель.
Я развернулся и сделал суровое лицо.
- Неубедительно. Пусть представится.
- Гвендокар Амбатур, - процедил я. - Воспитанник князя.
- Ладно, не слепой. Зачем вам на корабль?
- Княжеское распоряжение, - не сморгнув глазом, ответил Морфион. - У Гвендокара поручение.
- К кому? Твой отец в городе, Эглер, - напомнила голова.
- Нам нужна его каюта. Там кое-что лежит.
- Судовой журнал, - вставил я.
- Да. Вот именно, - подхватил Морфион. - Князь хочет в него посмотреть.
- Что же он сам не приехал?
- Князь занят описью вашего груза, - сказал я. - Всю ночь сортировали. Там что-то не сходится.
Повисла пауза. Морфион восхищенно присвистнул.
- Три-два, - сказал он голове. - И ты спускаешь веревку.
- Если бы ты был с девушкой, Эглер, - помолчав, ответила голова, - мы бы тебя пустили. А так - ступайте в номера.
- Прошлый раз я был с девушкой, - невозмутимо возразил Морфион. - И ты сказал, чтоб этим делом мы занимались на берегу. Помнишь? И добавил - приезжайте с другом, тогда другой разговор.
- В прошлый раз была другая фаза луны, - ответила голова.
- Предлагаю ничью.
- Ладно, поднимайтесь, - смилостивилась голова, и нам бросили веревку.
* * *
Корабль был великолепен, и Морфион вел себя на борту, как дома. Команда шутников, весьма довольная собой, штилем и временным бездельем, хлопала его по плечам. Меня смущали две вещи: тяжелая голова на собственных плечах и вторая, которую я держал в руке. Братающийся с командой Морфион предпочел не рисковать.
Палуба королевской галеры была плоской, все помещения находились под ней. Мы спустились через люк на нижнюю палубу. Стены действительно были из красного дерева, отчего голова моя совершенно отяжелела. Я понял, что больше всего на свете хочу спать.
- Больше всего на свете я хочу есть, - сказал Морфион, толкая одну из дверей. За ней обнаружился проход, в хвосте которого, судя по всему, был склад корабельных припасов. И тут из этого хвоста вышел человек. Вышел - и остановился.
- Нет, - простонал Морфион. - Только не это.
- Кто это? - шепнул я.
- Это заслон из загурзанов.
- Почему чужие на корабле? - отрывисто произнес мужчина. Его голос был бесстрастным, как и лицо, и слова срывались с губ, словно камни в воду.
- Разве вчерашний день не кончился, Аглахад? - возразил Морфион.
- Мой вопрос не имеет к твоему плащу никакого отношения. Я повторяю его.
- Я не понимаю его. Ты не узнал меня?
- Мой вопрос не о тебе. Как ты смел провести на этот корабль чужака?
- А. Это не чужак, а воспитанник князя.
- Назови имя князя, чтобы я поверил тебе.
К моему удивлению, Морфион не спешил с ответом. Краска бросилась ему в лицо - и моментально сменилась меловой бледностью. Не понимая, что происходит, я раскрыл рот:
- Мой лорд кня...
... На мое плечо упала гиря. Это была рука Морфиона.
- Твоя взяла, - усмехнулся он в лицо загурзану, стискивая мое плечо. - Это мой анузиран. - Клешня впилась, пресекая любые возражения. Тут, очевидно, краска бросилась в лицо мне. Я был шокирован.
- Он одного с тобой возраста, - ни мало не удивившись, отрезал тот. - Это против кодекса.
- Право плаща нерушимо, - подался вперед Морфион. - Я сын капитана и делаю что хочу.
- Полагаю, капитан должен об этом знать, - бесстрастно сказал загурзан. - Я не шучу.
- Я вижу. И не понимаю, в чем тут дело.
- Помнишь Барунагана? - сложил руки перед грудью загурзан. - Помнишь, что с ним случилось?
- Разумеется. Я не такой.
- Мы его видели под парусом. Ты понимаешь, о чем я говорю?
- На острове? - рука Морфиона дрогнула.
- Нет. Но ничто не помешает его людям оказаться здесь.
- Полагаю, не сегодня. И не через меня.
- Тем не менее. - Загурзан перевел на меня глаза. - Представьтесь, юноша.
Рука Морфиона снова уподобилась гире, но я не понял, что он хочет мне сообщить, и ответил:
- Гвендокар. - В сложившихся обстоятельствах имя своего отца я распространять не хотел.
- Нет, - тень усмешки прошла лицу загурзана. - Как называет вас ваш... друг?
- Наблюдатель.
- Хорошо.
Вздох облегчения был мне наградой. Морфион убрал руку и примирительно кивнул:
- Полагаю, мы можем пройти.
- Счастливого путешествия, - ответил загурзан.
Проходя мимо нас, он смерил меня с головы до ног острым взглядом, в котором не было ни неприязни, ни особого интереса. Морфион схватил меня за руку и поволок за собой. В конце прохода маячил заветный обед.
- Что за ерунда? - шипел я.
- Проверка.
- Я понял. Что ты ему наплел?
- Поверь мне, так лучше.
- Почему было не сказать правды?
- Потому что тебе сюда ход закрыт... Потому что всему свой срок. - Он остановился и, окинув полки, выхватил бутылку вина и какие-то сухари. Потом поискал, и добавил сушеной рыбы.
- Тогда зачем я здесь? - не унимался я.
- У тебя моя голова.
- Знаешь, она мне надоела.
- Сейчас перекусим, и я тебя провожу на берег.
- Твоя голова протухнет.
- Хорошо. Отдай мне ее и жди здесь.
- Куда ты?
- В трюм.
- Я с тобой.
- Нет. Иди в каюту отца. Последняя дверь налево.
- Почему нельзя в трюм?
- Потому что тут пять загурзанов, - он вручил мне снедь и взял свой сверток. - А в каюте отца ни одного.
- Что мне сказать, если кто-нибудь зайдет?
- Ничего. Но можешь повторить то, что слышал.
Мы разошлись перед лестницей, и я поспешил в капитанские покои.
* * *
Нетрудно догадаться, что на берег меня никто не проводил. Потому что едва вернулся Морфион, и едва мы отпили по глотку вина, языки наши развязались - и ничто было не в силах их остановить. Даже голова, протухающая в трюме.
Пока мой новый товарищ отсутствовал, я обследовал капитанскую каюту. В ней не было атласных тюфяков и позолоты, но в ней была масса невероятных вещей. Блестящие измерительные приборы, тисненые на кожах карты восточного побережья, металлический панцирь, плетеный из колец и пластин, и каждая пластина была покрыта травленым узором, и сияла как луна. Локтевой черненый щит, украшенный звездами. Черный флаг с белым древом в середине - знамя королей - к которому были приколоты желтые цветы. Цветы имели восковые лепестки и пахли медом, горечью и еще чем-то, от чего у меня сжалось горло. Я сел за стол, переводя дыхание. Знаки дальних странствий, знаки неведомых земель, неведомых народов, следы иного присутствия.
На столе лежала кипа бумаг, в основном покрытых цифрами. Из-под них выглядывал край свернутого в рулон пергамента.
...Это был гром среди ясного неба. На черной поверхности были две надписи. Одна читалась как «Амбарканта» и не значила ничего. Вторая вообще не читалась - но это была вязь тех самых знаков, которые мать Калиондо считала орнаментами для вышивания.
* * *
Когда Морфион зашел, я ползал по строкам, проклиная свой страх чужой речи и полное ее незнание. Надо было просить Калиондо научить меня. Умолить. Заставить. Весь свиток был написан ИХ языком.
- Что это у тебя с лицом? - спросил Морфион, взяв бутылку. - Режет глаза?
Он не вложил в свои слова иронии, но в моих ушах они прозвучали откровением. Мои глаза слезились, потому что их резал этой текст.
- Это старшая речь. - Констатировал я.
- Читаешь? - он вскрыл бутыль своим кривым ножом.
- Нет.
- Видел такие книги?
- Одну.
- Эта вторая, - он невесело рассмеялся и отпил из горлышка. - Ставлю этот корабль тому, кто найдет третью.
- Что здесь написано?
- Это история устройства мира. Версия нимерим. Вначале создатель сотворил духов, потом духи сотворили землю, потом была война, и один из духов пал. Потом проснулись нимерим. И написали эту книгу. Пей вино, Гвендокар.
- Прочитай вот это, - я взял бутыль и указал на абзац, расположенный под рисунком - рисунком плоской земли в виде палубы огромного корабля.
- Я плохо читаю руны, - развел руками Морфион.
- А кто читает? Твой отец?
- Чего только не делает мой отец...
- Но хоть сколько-нибудь ты можешь прочесть?
- Ты будешь разочарован, - Морфион отпил вина, шумно поставил бутылку на стол, развернул свиток и вперился в него: - Амбарканта. Очертания мира. Илюрамбар... Так. Сейчас я переведу... Мировые стены... ограждают весь мир. Как сталь, как стекло и лед эти стены. Детям Земли не дано даже видеть... нет, представить... насколько они северны... холодны. Тверды и прозрачны. И нельзя их ни увидеть, ни пройти, иначе как через Дверь Ночи. Да...
Он вытер лоб тыльной стороной ладони. Я сидел, как завороженный.
- Так, - прокрутил свиток Морфион. - Что бы еще тут почитать? Вот! Описание западного предела. Венец мифологии, так сказать... - Морфион кашлянул. - В Валиноре день проходит иначе чем в срединных землях... Так, сейчас я переведу... Валинор - земля валар, то есть Богов. Некоторые низшие расы считают, что это у нас. Значит, день тут проходит иначе, чем у них... Так... Ибо на земле Богов самое светлое время - вечер. Тогда Ариен... Солнечная Дева опускается и отдыхает недолгое время в Амане... в Благословенном Краю, лежа на груди Вайя... Что за белиберда? Ну ладно... И когда оно... она погружается в Вайя, он... это Вайя или Солнце имеется в виду?... написано - он. Ладно. Этот некто становится жарче и вспыхивает розовым светом, надолго озаряя страну. Но с ее движением к Востоку сияние это меркнет, и земля бессмертных остается освещена лишь звездами. И тогда Боги сильнее всего оплакивают Лаурелин. Золотую песню. Зачем они оплакивают эту песню?... Ну ладно. На заре же тьма глубока, и тени гор бессмертного края тяжело ложатся на обитель Богов. Точно, точно, - поднял палец Морфион, - как у нас. Верней, у вас, в Арандоре... Но лунный пастух не задерживается в том краю и быстро проходит над ним... чтоб погрузиться в Бездну Ильмен. В бездну Ильмен. Что за белиберда?.. Ибо он преследует Деву Солнца и изредка ему удается настичь ее... Тогда пламя Солнца охватывает его, и чернеет его лик. Амбарканта! - театральным жестом Морфион свернул свиток.
- Абракадабра, - подтвердил я. - Но это очень красиво. Лунный пастух. Дверь Ночи. Ты понимаешь, о чем это?
- Нет. Это поэзия. Дева Солнца. Стены мира. Спит полуденная лира. В эту полночь Сумрак Черный сбросил цепи золочены... - Он засмеялся.
- Это писали Старшие своей рукой? - указал я на свиток.
- Это язык нимерим. Кто это написал и придумал, я не знаю.
Морфион, как всякий честный исследователь, ценил только факты. Его логика была порой убийственна. Иллюзия развеивалась, почти став реальностью. Как относился к ней Морфион, чередующий назидания с насмешкой, я не мог определить.
- Что ты знаешь про нимерим, кроме их языка? - спросил я.
- Нимерим существуют.
- Серьезно.
- Тебе это важно? - Морфион приблизил лицо, словно хотел рассмотреть, что у меня внутри. Это лицо показалось мне острым, как бритва. В нем и впрямь было что-то ястребиное.
- Эглер, - сказал я. - Не шути со мной. Если ты блефуешь, тебе лучше об этом сказать. То, что для вас игра - для меня смысл жизни.
- Нимерим - смысл твоей жизни? - потемнел глазами Морфион, и еще больше заострился лицом.
- Да.
- Какой в них смысл? Прости, но я должен знать, что ты ответишь.
- Свет, - сказал я. - Свет мира. Их красота - это Лик создателя. Его любовь, обращенная к людям. Ко мне. Кто не видит их красоты - ничего об этой любви не знает. Живет вне ее. Во тьме. Я живу во тьме. И хочу выйти на свет.
...С каждый моим словом Морфион бледнел. Его глаза утратили пристальность, и теперь в них появилось то, что можно назвать состраданием.
- Ты болен, - сказал он. - Все, что нужно человеку, чтобы не пребывать во тьме, создатель дал ему в его собственном бытии. Землю для созидания. Море для путешествия. Женщин для созерцания красоты. Нашу к ним любовь, в которой проявляется Лик создателя. Другого Человека для познания тайн бытия. Смерть для возвращения домой.
- Я знаю это, - тихо ответил я. - Знаю. Но это знание оставляет мое сердце сухим.
- Ты просто никого не любишь, - констатировал Морфион, и в его взгляде сверкнула жалость. - Поэтому твое сердце сохнет. Это действительно пребывание во тьме. Хорошо, что ты хотя бы это осознаешь...
...Я был благодарен ему за откровенность, но тут во мне назрел протест. Словно он лишал меня самой возможности быть не хуже прочих, словно мое сердце было с ущербом.
- Я люблю Старших, - со смехом сказал я. - Они - мое «стремление к иному». Алчба чужбины, как говорит о том известная поэма. Разве не таков путь человека? Правильная и прекрасная жизнь, которую ты описал - для тех, кто исполнен... полноты. Кто сам ее источник. Это жизнь Старшего. Обвинять меня в неудовлетворенности своим уделом - несправедливо.
- Постой, - протянул руку Морфион, - послушай себя. Разве я обвинил тебя хоть в чем-то?
...Я не знал, что ответить. Но чувствовал, что мое лицо окаменело.
- Ты избрал нимерим, потому что они совершенны? - спросил Морфион. - Потому что они всегда справедливы?
- Может быть, - процедил я. В обращенных ко мне словах была правота, и только гордость - источник моего несчастья - сопротивлялась ей. Я знал, что ищу недостижимого совершенства, потому что ничто вокруг себя не считаю таковым. Мои запросы слишком велики. Они всегда кончаются разочарованием. Гордыня. Проклятая гордыня.
- Хотя нимерим и существуют, - тихо сказал Морфион, отвернувшись к стене, у которой красовался блестящий панцирь, - им не дано ответить на любовь человека так... как хотелось бы человеку. Союзы с нимерим невозможны. Их женщины бессмертны и ведомы иным путем. Они должны уподобиться нам, или мы должны уподобиться им, чтобы любовь стала обоюдной. Наш удел - либо восхищаться ими без надежды, либо оставить всякую мысль о них, и искать опору в самих себе. По отношению к человеку нимерим всегда несправедливы.
...Воцарилась тишина. Я отпил глоток вина - оно разлилось во мне тысячью вкусовых оттенков. И каждый горчил.
- Однако... - начал я. - Говорят, нимерим учили людей. Говорят, мир без Старших для людей будет пуст.
- Они нас не понимают, - сказал Морфион. - Примерно как мы с тобой не можем понять друг друга, только гораздо... фатальнее. Доспехи Судьбы не имеют щелей.
- А как же сказки? - усмехнулся я через лицевую броню. - Дочь короля Старших полюбила человека и вышла за него замуж...
- Она приняла смертный удел. Их союз был краток и стоял на крови.
- Я слышал другое.
- Есть много версий этой истории. Но там всегда погибает королевство вместе со своим королем - отцом принцессы. В этом всегда виновато предательство, алчность и гордыня. И всегда воин с золотыми волосами отдает свою жизнь за этот союз. Князь нимерим умирает за человека. Кровь этой пары якобы течет в жилах наших королей.
- Якобы. Ты не уверен?
- Я не знаю, как вообще относиться к этой истории. Я уже говорил тебе, что считаю нимерим особым родом людей? Это люди, способные провидеть и предсказывать будущее. Люди, достигшие бессмертия. Так вот - я считаю, что это не история о прошлом, а некое предсказание о будущем. Эта история еще только случится.
- С кем? С нимерим?
...Морфион посмотрел мимо меня - и я все понял. Эта история случится с нами. Готов поклясться, я понял это сам, словно на миг обрел орлиное зрение.
- Какое королевство падет? - выдавил я.
- Нуменор.
* * *
...Через минуту морок рассеялся. В нем не было никакой логики и ни тени правдоподобия. Только мое богатое воображение. Уже игравшее со мной подобные шутки. Кем бы ни были нимерим на самом деле, они были в прошлом, они написали свои книги и погубили свои королевства. Свои, а не наше.
Тем не менее, сердце мое бешено колотилось. Чтобы смирить его - я принужденно засмеялся.
- Вы сумасшедшие, - повторил я общепринятое мнение в лицо Морфиону.
- Думай как угодно, - Морфион взял сухую рыбину и стукнул ей о край стола. - Есть у нас два хороших слова для инакомыслящих. Безумец и изменник. И я, в общем-то, счастлив, что используешь только первое.
- А есть... - я осекся. Мысли мои разлетались, скрещивались и неслись сразу по нескольким путям. И оттуда пикировали на добычу. Разумеется. Должны быть и были те, кто считал таких, как Эглер, изменниками. Меня, упорного и глупого, предупреждал еще Калиондо. Но это было так давно и так далеко, что забылось. Калиондо говорил глупости про запрет и про Королевский Дом, и все эти глупости в моих глазах были детской шуткой. Осталось лишь ощущение тайны. Той тайны, которая связывает людей сильнее, чем узы крови.
Разумеется. Есть тайна, что сильнее уз крови. И есть клятвы, хранящие ее. И есть те, кто считает обладателей тайны изменниками. Иначе отчего тут - на корабле - такая таинственность? Отчего мир вокруг меня словно в заговоре?
Я болен, - напомнил я себе. Я болен фамильной гордыней моего рода, которой не хватает лишь подозрительности. Но подозрительность была сильней меня.
- Морфион, - сказал я. - Эглер. Вы носите клички, чтобы не раскрывать своих имен, боясь доноса, или вы носите их, чтобы опознавать таких же, как вы?
Морфион, откручивавший рыбине плавники, замер.
- Мы носим клички, потому что нам нравится жаргон, и мы хотим отличаться от прочих, - с вызовом произнес он. Вызову я не поверил.
- От каких прочих? От таких, как я?
Морфион положил рыбу. Его профиль, повернутый к блестящему панцирю, стал неподвижным.
Молчание было таким полным, что я слышал его дыхание. И свое, скованное кадыком. Я слышал шаги на верхней палубе, хлопки канатов, скрип снастей, плеск воды о корму, хрип галерников на нижней палубе, скрежет их скоб и цепей - наверняка не золотых, - шелест бриза в парусах, гул далекой гавани, шорох травы за ее холмами и дрожь земли, которая обрушится на мое голову, если я не получу ответа.
- Что вы за люди, Морфион, если вас так страшит любой чужак? Что я сделал тебе, Морфион, что тебе было проще тут выставить и себя и меня в диком виде, чем назвать мое имя?
- Твое имя, - не шевелясь, ответил Морфион. - Опасным является твое имя.
- Что в нем такого опасного? То, что оно происходит из Арандора?
- Твой отец служит королю Ар-Гимильзору.
- А вы?
- Мы служим князьям Андуниэ.
- Разве король и князья в ссоре? Мой отец - друг лорда Адуназира. Он будет послом князя Нимразора перед наследником короля принцем Инзиладнуном, потому что они... - Я осекся, поняв, что проговорился. Почти. К ужасу своему я понял, что намерен полностью проговориться, чтобы привести несомненное доказательство всеобщей дружбы и единения - грядущий брак.
Однако Морфион не обратил внимания на мой невысказанный довод.
- Как звучит имя твоего отца? - спросил он вместо поощрения моей откровенности.
- Арагвендор Амбатур, - отчеканил я.
- Арагве-ендор. Амба-атур. - Нараспев произнес Морфион. - Тебе не кажется, что это не то же самое, что Замрукин, Инзилабар или Гимилзагар?
- Кажется. Это другое имя.
- Ты знаешь, что оно значит?
- Не все имена что-то значат.
- Но что значит Гимилзагар, ты знаешь?
- Разумеется, «Звездный меч», гимил загар.
- А мое?
- Эглерофел Майтосадор? Не знаю.
- Друг мой, имена, которые ничего для тебя не значат, значат весьма много на языке нимерим. На том языке, который король Ар-Гимильзор сиятельной властью запретил к употреблению. И который с тех пор считается неприличным жаргоном. На нем же мы берем себе прозвища.
Я открыл рот. Закрыл его. И понял, что не хочу больше никаких подробностей. Я знал. С самого детства.
- Теперь я хочу спросить тебя, - продолжил Морфион. - Отчего твой отец носит имя на запрещенном языке нимерим? Отчего он не перевел его, как сделали все остальные, демонстрируя лояльность? Очевидно, он такой же, как мы, он тоже любит этот язык, хранит его, презирает запрет и противится королю. Но разве он противится королю? Разве он переступил запрет и рассказал тебе то, что сейчас говорю я? Разве он читает руны? Разве ты читаешь их?
- Ты хочешь сказать, что... Что?
- Только не бросайся на меня и не желай мне скорейшей смерти... Видишь ли, с определенной точки зрения твой отец как бы так точнее выразиться в некотором роде предатель.
* * *
Я вскочил. Морфион тоже. Мы стояли напротив в опасной близости друг от друга и смотрели в пол. Еще можно было сказать: «Я ничего не обещал и сейчас разобью тебе нос». Можно было разбить Морфиону лицо и смотреть, как он будет смеяться. Можно было уйти. Нужно было уйти.
Но я не мог. Потому что меж лопатками что-то треснуло, и с моих плеч стали падать огромные куски тверди, которые, как оказалось, все эти годы нарастали там, уподобив меня каменному великану. Каменному великану, который никогда не протиснется в щель между скалами, который почти слеп и ничего не видит. Таким сделал его властелин страха и льда. Из камня своего сердца он создал себе сына, но тот вырос в огромную глыбу, могущую только крошить руками камни. И завидовать живым.
Бесстрашный Морфион бы живым, поэтому он протиснулся в щель между скалами.
- Теперь ты, наверное, понимаешь свое положение на этом корабле. Ты не наблюдатель, ты шпион - латронильва. Латронильва.
Это «латронильва» прозвучало как «шалава». Грохот падающих камней и горькое чувство легкости поглотили меня, оставив лишь одну, короткую мысль: мне дали кличку на запретном языке - полноценное жаргонное прозвище нелицеприятного свойства. В нем звучали колокола Ондолиндалэ. Утулиен аурэ, торонья.
- Утулиен аурэ, торонья, - сказал я.
- Аурэ интулува, - ответил Морфион. - Надеюсь, ты понимаешь, что говоришь.
- Не понимаю, - мотал я головой, оглохнув от каменной осыпи. - Я не понимаю своего имени... Не знаю его... Что значит мое имя?..
- Гвендокар, Связанный Обязательством. - Он взял меня за плечи. - Имя твоего отца еще более говорящее, Арагвендор, королевский обет. Имя направляет человека. Но сильнее всего имя твоего рода. Это древнейший род. Амбатур, властелин судьбы.
Я вцепился в плечи Морфиона, словно проверяя его слова на прочность. Я вцепился в них, потому что пол заходил у меня под ногами - и тут в дверь каюты раздался аккуратный стук.
- Я не один, - хрипло крикнул Морфион, но было поздно. Дверь раскрылась, и на пороге возник давешний загурзан.
- Анузирим, - сказал он, не шевельнув бровью. Я отлетел от Морфиона. Загурзан поднял руку:
- Эглер, твой отец на корабле.
* * *
...Дверь закрылась, лицо Морфиона, только что пылавшее скрытым пламенем, приняло настороженное лисье выражение. Он проводил глазами дверную створку и продолжал смотреть на дверь, потирая рукой скулу. Не знаю, откуда Морфион брал свои сведения о нимерим, якобы предчувствовавших будущее. Думаю, он мерял нимерим по себе.
Наконец за дверью раздались мерные, звонкие шаги. Так ходят те, кто подковывает свою обувь.
Морфион не двинулся с места. Вместо этого он сплел руки на груди и поднял подбородок.
Одним резким движением дверь распахнулась. Я не успел удивиться, узнав в вошедшем человеке того самого капитана, с которым давеча беседовал князь Афанузил, когда завязывал мой плащ. Размашистым шагом капитан приблизился к сыну, на ходу снимая перчатки. И одним размашистым движением ударил его по лицу.
- Это тебе за то, что ты сказал Аглахаду.
Эглер устоял. Он выпрямился, подняв подбородок еще выше. Второй удар был слабее первого:
- Это тебе за то, что я не знаю, правда это или нет.
- Спасибо, папа, - ответил Морфион. Его голос чуть заметно дрогнул.
Отец и сын некоторое время молча смотрели друг на друга. Видимо, они объяснялись глазами. Потому что капитан заткнул перчатки за пояс, качнулся, обнял Морфиона и зарылся лицом в его волосы.
Они были одного роста и очень похожи. Клювастые лица, упрямые рты, острые подбородки, черные волосы до плеч, в которых у старшего туманилась пара седых прядей.
- Представь нас, - сказал отец Морфиону, отстраняясь от него и кивая в мою сторону.
- Мой отец нарунбалик Эглерад Майтосадор, - развернулся Морфион, все еще держа руку на груди отца. - Мой гость Гвендокар Амбатур.
- Латронильва, - поклонился я.
- Мы виделись с вами, молодой человек, - прищурился Майтосадор. - На княжеской лестнице. О вас хорошо отзывались.
- Благодарю.
- Чему вы думаете посвятить свое будущее?
- Не знаю. Может быть астрономии.
- Вас не привлекает путь вашего отца - политика и дипломата?
- Не люблю «ану-барим», - честно ответил я. - Они предсказуемы. Более, чем звезды.
- Хороший ответ. К моему несчастью, мой собственный сын пока не сделал никакого выбора, - его глаза были полны иронией, и я снова поразился, до чего они с Морфионом похожи. - Или ты передумал, Эглер?
- Я колеблюсь, - прокашлялся Морфион. Меня не оставляло ощущение, что корабельное гостеприимство является спектаклем от начала до конца. Спектаклем для меня одного.
- Нынешнее поколение не идет по стопам отцов, - развел руками старший Майтосадор и направился к столу. Там он одним глотком допил нашу бутыль и положил ее на бок. Морфион за его спиной совершенно так же развел руками, возводя глаза к потолку. Я улыбнулся. - Возможно, иногда это и к лучшему, - и глаза капитана застыли на моем лице. Они не выражали ничего особенного, но я понял - он знает обо мне гораздо больше, чем можно полагать.
- Отец, - оторвал его от созерцания Эглер. - Может ли Гвендокар теперь подниматься на борт?
- Без тебя - нет.
- А приходить к эхад-и-сэдрин?
- Он выразил такое желание? - посмотрел на сына Майтосадор. Потом снова перевел взгляд на меня, не понимающего, о чем речь. - Вы действительно желаете этого?
- А о чем речь? - спросил я.
- Эглер, - вздохнул капитан. - Если не хочешь пойти на скорм рыбам, оправдай свое имя. Твоя поспешность наводит меня на дурные мысли... Например о том, что ты сказал Аглахаду правду.
- Но я спросил про вероятность, - пожал плечами Морфион. - А не про сей момент.
- Насколько я знаю, свободная воля нашего гостя не выражена. Ему предстоит... Я правильно понимаю, молодой человек, что вы едете в столицу?
- Да, князь Нимразор обещает дать мне поручение.
Капитан выразительно посмотрел на сына. Тот поднял руку поправить волосы - так мне показалось, но вместо этого сделал над плечом пальцами какой-то жест. Капитан вынул перчатки и, покрутив их, надел одну. Другую снова убрал за пояс. Все это время он смотрел на Морфиона, пока тот не опустил глаза.
- Вместе с моим сыном, Гвендокар Амбатур, вы будете желанным гостем на моем корабле, - кивнул он мне. - А по вашем возвращении из Арминалета «Аранбавиба» тут не будет. Надеюсь, Эглер без моего присмотра не наделает глупостей.
- Эглер, - сказал я, поклонясь капитану. - Проводи меня на берег.
- Эглер, - сказал капитан. - Не покидай борт. Вернись сюда сразу же, у нас будет разговор.
* * *
...- До встречи, - сказал Морфион, пожимая мне плечо. Лодка отошла, он остался на борту.
Едва я ступил на парапет, пару раз споткнувшись, как понял, что ноги меня не держат. Я бодрствовал более суток, и это были не самые спокойные сутки в моей жизни. Когда я поднимался по княжеской лестнице, за мной тянулись мокрые следы.
На воротах стоял караул. Не в состоянии пререкаться, я взялся за решетку и громко сказал:
- Ветер не переменился.
На лице караульного отразилось недоумение.
- Что? - спросил он.
Я мысленно взвыл.
- Ветер не переменился, откройте! - дернул я решетку. Никакие иные слова не шли мне в голову.
- Мы не слепые! - раздался голос коменданта. - Видим. Парни, на нем княжеский знак, откройте. Повезло тебе, Гвендокар, - хохотнул комендант.
...По дороге в свою комнату я чувствовал себя хуже некуда. Князь Афанузил не отказал себе в удовольствии последовать традиции и провести меня как младенца. Не было никакого пароля. Паролем был завязанный им на моем плаще узел.
Как на него смотрели и что говорили о нем различные люди, встреченные мной за эти сутки, я оценить не мог. Едва затворив дверь, я упал на постель и провалился в сон.
Загрузка... 
